Алиса вжалась в шершавую, холодную стену, стараясь дышать беззвучно, растворяясь в темноте. Каждый вдох обжигал легкие запахом старой пыли, сырости и едкого, приторного аромата мышастого помета, смешанного с кислым духом отсыревших тряпок. В этом тесном чулане, заставленным сломанными стульями и ведрами, она находила призрачное укрытие уже не в первый раз. Но сегодня страх был особенным, острым и металлическим, как лезвие.
Тонкая полоска желтоватого света, пробивавшаяся сквозь щель между дверью и косяком, дрожала в такт ее бешеному сердцебиению. Алиса прижала ладони к груди, пытаясь заглушить этот барабанный бой, способный, казалось, выдать ее с головой.
— Где эта маленькая дрянь?! — громыхнул в коридоре грубый, опьяненный яростью голос Маргариты Станиславовны. — Опять спряталась, гаденыш! Я тебя по щелям из-под плинтуса выковыряю!
Тяжелые, уверенные шаги прогрохотали в нескольких сантиметрах от ее укрытия. Алиса замерла, вжав голову в плечи, крепче обхватив худые колени руками. Ей было всего одиннадцать, но она уже изучила язык этого дома — язык силы, страха и бесправия. Лучшая тактика — переждать, затаиться, стать невидимкой, пока буря злости воспитательницы не утихнет сама собой. Особенно после того, как Алиса, зазевавшись у окна на улетающую стаю скворцов, задела локтем и разбила вдребезги ту самую, любимую фарфоровую чашку Маргариты Станиславовны с алыми, ядовито яркими маками.
Шаги, лязгая каблуками, стали удаляться, их эхо затихло в дальнем конце коридора. Наступила звенящая, пугающая тишина. Алиса медленно, прерывисто выдохнула, позволив телу дрогнуть в нервной дрожи. Солнечный луч, тот самый, что манил ее к окну, теперь игривым золотым клинком пронзал темноту чулана, выхватывая из мрака танцующие в воздухе пылинки. За окном бушевал теплый, пьянящий весенний день — один из тех редких дней, когда сам воздух, пропитанный ароматами влажной земли и набухших почек, шептал на ушко сказки о свободе и приключениях.
Осторожно, сантиметр за сантиметром, она приоткрыла покосившуюся дверь, сердце снова заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Коридор был пуст. Пустынно и тихо. Только те самые пылинки продолжали свой вечный, беззаботный танец в солнечных лучах. Решение пришло мгновенно, остро и безоговорочно. Бежать. Сегодня. Сейчас.
На цыпочках, прижимаясь к стенам, Алиса, тенью скользнула к черному ходу — старой, облупленной двери, которую использовали только для выноса мусора. Она знала, что древний замок давно сломан, нужно лишь надавить на скрипучую ручку под правильным углом…
Сердце колотилось где-то в горле, когда дверь с душераздирающим скрипом поддалась, пропуская ее наружу. Еще одно мгновение — и девочка оказалась на улице. Свежий ветер, пахнущий свободой, распахнутыми настежь окнами и первой травой, ударил ей в лицо. Она не стала медлить — стрелой перебежала заасфальтированный двор, заросший редким бурьяном, к своей заветной тайне — едва заметной дыре в прогнившем заборе, о которой не знал больше никто.
С болью протеснувшись сквозь узкий, цепляющийся за одежду лаз, Алиса очутилась на тихой, заброшенной улочке. Здесь царило безмолвие, нарушаемое лишь шелестом молодой листвы старых тополей, словно подбадривавших беглянку. Девочка машинально поправила выбившиеся из косы пряди русых, отливающих на солнце медом волос и огляделась. В горле пересохло, а по спине бегали противные, холодные мурашки.
Она нечасто решалась на такие отчаянные вылазки — слишком хорошо знала цену возможной поимки. Но сегодня что-то переломилось внутри. Может, виной тому была весна, опьяняющая и бесшабашная, а может — та последняя капля отчаяния, что переполнила чашу терпения после бесконечных придирок, унижений и ночных страхов. Алиса расправила худые плечики, подняла подбородок и зашагала вперед, к старому парку, зеленеющему в конце улицы, как оазис в каменной пустыне.
Вдоль разбитой дороги буйным желтым ковром цвели одуванчики — сотни маленьких солнышек, силой пробившихся сквозь серый, бездушный асфальт. Алиса присела, сорвала один и, загадав самое заветное, самое невозможное желание, подула на пушистую, невесомую головку. Белые парашютики, словно крошечные ангелы, разлетелись, закружились в теплом воздухе, унося с собой ее надежду. «Пусть все finally будет хорошо», — прошептала девочка, провожая их взглядом, полным слез, которых она не позволила себе пролить.
В парке царила умиротворенная, почти сонная пустота — лишь пара старушек на дальних скамейках апатично кидала крошки важным, воркующим голубям. Алиса, ощущая сладкий привкус риска, направилась к своему святилищу — полуразрушенной, но оттого еще более романтичной беседке, увитой спящим еще диким виноградом. Здесь, в этом забытом уголке, она могла часами мечтать, читать потрепанные книги из библиотеки и чувствовать себя просто ребенком, а не номером из списка на опеке.
Проходя мимо пустующей детской площадки, ее взгляд зацепился за странный блик в песке. Что-то маленькое, угольно-черное, отливало на солнце глянцем. Любопытство пересилило осторожность. Нагнувшись, она подняла находку — это был дорогой смартфон в изумрудно-зеленом, потертом на углах чехле. Экран загорелся под ее пальцами, показывая время — 11:43. Телефон явно кто-то обронил совсем недавно.
Алиса огляделась — вокруг по-прежнему ни души. В приюте у них беспощадно отбирали все личные вещи, особенно телефоны, разрешая звонить якобы родственникам только по воскресеньям из кабинета директора под его недремлющим оком. Хотя Алисе звонить было некому — родителей она не помнила вовсе, лишь смутный, теплый образ и запах духов, который иногда снился по ночам.
Пальцы предательски дрожали, когда она провела по холодному стеклу экрана. Устройство оказалось не заблокированным — видимо, владелец был беспечен или просто забыл включить защиту. В галерее тут же обнаружились десятки фотографий — улыбающиеся, загорелые люди на фоне лазурного моря, нарядная елка с горой сверкающих подарков, день рождения маленькой девочки с огромным тортом в розах… Счастливые, беззаботные лица. Чужая, идеальная жизнь.
Алиса почувствовала, как к горлу подступает горячий, колючий комок обиды и тоски. Она резко, почти с ненавистью, швыркнула галерею и открыла контакты. «Надо найти хозяина. Вернуть. Это правильно», — сурово приказала она себе сама, хотя где-то глубоко, в потаенном уголке души, мелкий, испуганный червячок шептал: «Оставь! Оставь себе! Это твой шанс!».
Листая бесконечный список контактов, она вдруг уловила другой звук — тихие, но отчаянные всхлипывания. Звук доносился со стороны старого, давно не работавшего фонтана. Алиса подняла голову и увидела пожилую женщину. Та стояла растерянно, беспомощно озираясь по сторонам, утирая слезы крошечным, кружевным платочком. Что-то в ее позе, в этом немом отчаянии показалось девочке до боли знакомым, родным. Женщина явно нуждалась в помощи, но почему-то не решалась или не могла обратиться к редким прохожим.
Сердце Алисы сжалось. Она медленно, чтобы не спугнуть, приблизилась к пожилой женщине. Та продолжала безутешно всхлипывать, прижимая к груди потрепанную, но явно дорогую кожаную сумочку. Когда девочка подошла почти вплотную, женщина подняла на нее заплаканные, цвета выцветшего неба глаза, полные такой бездонной тоски, что Алиса физически почувствовала боль в груди.
— Здравствуйте! — тихо, почти по-детски пискнула она. — Вам… вам помочь? Вы потерялись?
Женщина открыла рот, беззвучно зашевелила губами, но не произнесла ни звука. Вместо этого она начала активно, почти панически жестикулировать, показывая что-то руками, прикладывая ладонь к сердцу. Алиса не сразу поняла, но до нее вдруг дошло — бабушка была немая.
— Вы заблудились? — угадала девочка, сама удивившись своей догадливости.
Пожилая женщина закивала с такой энергией, словно ее жизнь зависела от этого кивка. Она лихорадочно порылась в сумочке, достала аккуратный кожаный блокнот и дорогую перьевую ручку. Пальцы ее заметно тряслись, когда она выводила на бумаге неровные, но разборчивые буквы: «Я вышла в магазин за пряностями для штруделя. Засмотрелась на скворцов. И заблудилась. Не помню адрес. Совсем».
Алиса присела рядом с ней на холодную каменную скамейку. От бабушки пахло чем-то невероятно домашним, уютным — корицей, ванилью и свежей выпечкой, совсем как в те редкие, почти сказочные дни, когда в приюте по большому празднику пекли пироги. На ее морщинистом, но удивительно добром лице застыла маска первобытного страха и полной растерянности ребенка.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — сказала Алиса мягче, чем когда-либо говорила с кем-либо. Ее собственный страх куда-то испарился, уступив место странной, щемящей ответственности. — Мы сейчас во всем разберемся. Давайте найдем ваших родных.
Бабушка снова закивала, и снова взялась за блокнот. Бумага шелестела под ее дрожащей рукой: «Телефон я забыла дома, на тумбочке. Я никогда не помню номера наизусть. Современные технологии… Я не справляюсь».
Алиса посмотрела на найденный смартфон, холодный и тяжелый в ее руке. Совпадение? Судьба? Ее детское сердце сжалось от предчувствия чего-то важного. Она могла бы сейчас просто встать и уйти, оставив растерянную старушку на произвол судьбы, и получить свой единственный шанс на связь с миром. Но что-то горькое и щедрое, какая-то глубинная, неистребимая правда внутри нее яростно воспротивилась этой мысли.
— У меня… у меня есть телефон, — сказала девочка, и голос ее прозвучал тверже. — Может быть, мы сможем найти кого-то, кто вам поможет? Может, у вас есть дети? Внуки?
Глаза бабушки внезапно загорелись крошечными искорками надежды. Она с жадностью ухватилась за эту соломинку, снова заскрипела пером по бумаге: «У меня есть внучка! Машенька! Она работает медсестрой в больнице неподалеку, на Полевой. Всего две остановки!»
Алиса лихорадочно открыла контакты в телефоне и начала пролистывать бесконечный список. Сердце бешено колотилось, стуча в висках. И вдруг — нашлось. Среди сотен имен яркой строкой светилось: «Машка (больница, смена до 3-х)». У Алисы перехватило дыхание. Неужели это тот самый телефон, который должен был помочь? Это было похоже на чудо.
— Кажется, я… я знаю, как связаться с вашей внучкой, — неуверенно улыбнулась Алиса.
Бабушка внезапно схватила ее за руку своими старческими, холодными пальцами, и Алиса почувствовала, как они мелко и часто дрожат. В глазах пожилой женщины выступили новые, уже не горькие, а благодарные слезы. Этот простой жест, это прикосновение что-то перевернуло, сдвинуло с мертвой точки в душе девочки — она вдруг с blinding ясностью поняла, что чувствовать себя нужной, дарить добро — это намного приятнее, слаще и правильнее, чем дрожать от страха в одиночестве.
Солнце припекало все сильнее, откуда-то из-за деревьев доносился беззаботный детский смех. Алиса крепче, увереннее сжала маленькую, хрупкую руку бабушки, чувствуя, как та понемногу успокаивается, перестает дрожать. Сейчас главное — дозвониться до Маши и помочь этой милой, пропахшей ванилью женщине вернуться домой. К ее штруделю и скворцам.
Дрожащими от волнения пальцами Алиса нажала на кнопку вызова. Каждый гудок отдавался в ее ушах оглушительным звоном, растягивался в вечность. Но вот на другом конце провода щелкнуло, и раздался молодой, усталый, но добрый женский голос:
— Алло? Я слушаю. Кто это?
— Здравствуйте! — выпалила Алиса на одном дыхании, слова путались, вырываясь наружу. — Я… я тут в парке нашла вашу бабушку! Она потерялась, не может найти дорогу домой, и она не говорит, и телефон дома забыла!
На другом конце провода повисла короткая, но показавшаяся вечностью пауза.
— Боже правый! — почти вскрикнула женщина. — С ней все в порядке? Она не ушиблась? Где вы находитесь? Быстро, говорите!
Алиса огляделась по сторонам, стараясь сориентироваться:
— Мы в Центральном парке, у самого старого фонтана, того, что не работает. Рядом с детской площадкой, где горка синяя.
— Я все поняла! Сидите там! Никуда не уходите! Я уже бегу, я через десять минут буду! Спасибо вам огромное, девочка!
Связь прервалась. Алиса опустила руку с телефоном. Бабушка смотрела на нее во все глаза, полные немого вопроса. Девочка расплылась в самой широкой, самой счастливой улыбке за последние несколько лет и показала большой палец, как это делали крутые ребята в фильмах:
— Все хорошо! Ваша Машенька уже бежит сюда! Скоро будет!
Они сидели рядышком на прохладной скамейке, наблюдая, как важные, наглые голуби деловито расхаживают по песчаным дорожкам. Бабушка, заметно успокоившись, достала из своей бездонной сумки половинку еще теплой, сдобной булочки с маком и начала крошить ее птицам. Алиса помогала ей, разбрасывая крошки, и впервые за долгие-долгие годы чувствовала себя не просто нужной, а по-настоящему сильной и хорошей. Защитницей.
Вскоре со стороны аллей послышались быстрые, легкие шаги, и к ним, запыхавшаяся, с развевающимися от бега волосами, подбежала молодая женщина в белом медицинском халате под расстегнутой курткой.
— Бабулечка! Родная моя! — она присела перед старушкой, крепко-крепко обняла ее за плечи, замерла на секунду, прижавшись щекой к ее щеке. — Я так перепугалась! Ну как ты одна-то умудрилась так далеко уйти?
Бабушка виновато развела руками и затараторила на языке жестов, который ее внучка, Маша,, казалось, понимала с полуслова.
— А ты, я смотрю, наша спасительница? — Маша обернулась к Алисе, ее глаза сияли благодарностью. И вдруг ее взгляд упал на телефон в руке девочки. — Подождите… Это же… Это мой телефон! Я сегодня утром на площадке с малышней возилась, наверное, из кармана выпал!
Алиса смущенно покраснела, опустила глаза:
— Да… Я его в песке нашла. Хотела… хотела найти хозяина, чтобы вернуть. А потом… потом увидела бабушку…
— Какое невероятное, просто мистическое совпадение! — Маша рассмеялась, и ее смех звучал как самый добрый в мире колокольчик. — Ты что, настоящий ангел-хранитель, что ли? Смотри-ка — и телефон мой вернула, и бабушку мою спасла! Давай я тебя хоть мороженым отблагодарю? Тройным шариком!
И в этот самый момент, этот прекрасный и радостный, взгляд Алисы скользнул по аллее и зацепился за знакомую, ненавистную фигуру в синей форме. Это был Степан, охранник из приюта. Он стоял, прислонившись к дереву, и его маленькие, свиные глазки были прикованы к ней. Ледяная струя страха пронзила ее с головы до ног. Сердце упало в пятки и замерло.
— Простите, мне срочно надо! — она вскочила со скамейки, как ошпаренная.
— Подожди! — крикнула ей вслед Маша. — Как тебя зовут-то? Хотя бы имя скажи!
Но Алиса уже неслась прочь, лавируя между деревьями, чувствуя, как колючие ветки бьют ее по лицу. Последнее, что она успела увидеть, обернувшись, — как бабушка машет ей своим кружевным платочком, а в ее глазах светится такая бесконечная благодарность, что на глаза Алисы навернулись предательские, горячие слезы. Она знала, что поступила правильно. И это знание стоило любого наказания.
Тяжелая, как гиря, рука Степана опустилась на ее худое плечо, когда она уже почти выскакивала на главную аллею парка.
— Ага, попалася, стрекоза голубоглазая! — просипел он, и его дыхание пахло дешевым табаком и злобой. — А мы тебя по всему району обыскались. Маргарита Станиславовна уже кипятком пышет. Ну, погодь, сейчас ты у меня взвоешь.
Охранник, не отпуская своей железной хватки, почти поволок Алису обратно к воротам детского дома. Девочка шла, опустив голову, смотря на мелькающие под ногами серые плитки тротуара, но в душе, вопреки всему, не было ни капли раскаяния или сожаления. Там горел маленький, но яркий огонек — она помогла тому, кто был слабее и беспомощнее ее. Она была не жертвой. Она была героиней. И это стоило любых карцеров.
У знакомой, облупленной входной двери их уже поджидала Маргарита Станиславовна. Ее лицо было искажено гримасой холодной, спокойной ярости, от которой кровь стыла в жилах.
— Явилась, голубушка! — процедила она сквозь сжатые, бескровные губы. — Решила прогуляться? Понюхать весенний воздух? Ну, сейчас мы с тобой тоже немного подышим. Особенным воздухом.
Воспитательница с силой впилась пальцами в тонкую руку Алисы и потащила ее за собой по длинному, темному коридору. Другие дети, услышав грозные шаги, испуганно шарахались к стенам, стараясь стать невидимками, провожая Алису взглядами, полными страха и немого сочувствия. Только Артем, старший мальчик из соседней группы, на секунду выступил вперед:
— Маргарита Станиславовна, она же, может, просто…
— Заткнись, падаль! — рявкнула на него воспитательница, не останавливаясь. — Не то следующим будешь!
Лестница в подвал была темной и скрипучей. Каждая ступенька стонала под их тяжестью. Воздух с каждым шагом становился все холоднее, гуще и пах все сильнее сыростью, плесенью и страхом. Алиса знала, что внизу находился карцер — крошечная, слепая комната без окон, куда запирали тех, кто провинился особенно сильно. Она никогда там не была, но по ночам ребята шепотом рассказывали о ней леденящие душу истории.
— Посидишь здесь до утра, — без всякой интонации произнесла Маргарита Станиславовна, с силой толкая Алису в непроглядную черноту. — Может, хоть немного ума прибавится. Хотя в твоем случае — сомневаюсь.
Дверь захлопнулась с таким оглушительным, финальным стуком, словно захлопнулся гроб. Щелкнул тяжелый, массивный замок. Алиса осталась одна в абсолютной, давящей, осязаемой темноте. Мире без света, без звуков, без времени.
Сначала она просто стояла, вжавшись спиной в шершавую, холодную стену, боясь пошевелиться, сделать вдох. Постепенно глаза начали привыкать, и из мрака начали проступать смутные, зловещие очертания — узкая, продавленная койка, покрытая жестким, колючим байковым одеялом; жестяное ведро в углу для нужд; толстые пласты паутины, свисавшие с потолка, словно саваны.
Где-то с равномерной, неумолимой периодичностью падала капля воды — «кап… кап… кап…». Этот звук вгрызался в сознание, сливался с бешеным стуком ее собственного сердца, отсчитывая секунды до безумия. Алиса медленно сползла по стене на кровать, подтянула колени к подбородку, обхватив их руками. Ледяной холод подвала мгновенно просочился сквозь тонкую ткань футболки, пробрал до самых костей.
— Я не боюсь, — прошептала она в кромешную тьму, и ее голос прозвучал жалко и несмело. — Я сделала правильно. Я не боюсь…
Но страх был сильнее. Он подползал, обволакивал, заползал под кожу вместе с едкой сыростью, шептал на ушко самые ужасные мысли. В памяти всплывали глаза бабушки, полные слез и благодарности, солнечная улыбка Маши, тепло весеннего солнца на ее щеках — все это казалось теперь светлым сном, который приснился кому-то другому, в другой, параллельной вселенной.
Время потеряло всякий смысл. Оно текло густо и медленно, как расплавленная смола. Живот свела острая, мучительная судорога голода — ведь она пропустила и обед, и ужин. В какой-то момент ей показалось, что сверху доносятся чьи-то шаги, приглушенные возгласы, но никто не спустился, не проверил ее, не принес даже корочки хлеба.
Когда наступила настоящая, глубокая ночь, в подвале стало не просто страшно, а метафизически жутко. Тени в углах зашевелились, обрели плотность и форму, начали тянуться к ней своими холодными, безжизненными щупальцами. Алиса вжалась в одеяло, зажмурилась и начала тихонько, сбивчиво напевать колыбельную, которую когда-то, много лет назад, пела ей во сне старшая девочка из группы, которую потом забрали в семью:
— Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…
Придет серенький волчок и укусит за бочок…
Старая, простая песенка немного успокаивала, помогала отгородиться от всепоглощающего ужаса, от холода, от осознания полного, тотального одиночества. Потому что некому было прийти. Не было ни мамы, ни папы, ни даже той бабушки с запахом ванили, которая могла бы о ней вспомнить. Она была абсолютно, совершенно одна.
Ночь тянулась бесконечно, но истощенное тело и психика все же взяли свое — Алиса провалилась в тяжелый, кошмарный сон, где за ней гнались тени с лицами воспитателей. Разбудил ее внезапный оглушительный шум наверху — громкие, сердитые голоса, топот десятков ног, какой-то металлический лязг. Она с трудом разлепила опухшие от слез и недосыпа веки, не понимая, явь это или продолжение кошмара.
И вдруг дверь карцера с грохотом распахнулась, впуская в слепящую, райскую мглу яркий свет из коридора. На пороге, вырисовываясь темным силуэтом на свету, стояла незнакомая женщина в строгом деловом костюме, а за ее спиной, втиснувшись в проем, Алиса увидела самое прекрасное зрелище в своей жизни — Машу в том же медицинском халате и ту самую бабушку, которая крепко держала внучку за руку.
— Господи! — воскликнула женщина в костюме, и ее голос был полон неподдельного ужаса и гнева. — Ребенок! В таком склепе! Немедленно вызывайте полицию и скорую помощь! И директора сюда!
Все завертелось с бешеной скоростью, как в калейдоскопе. Алису, закутанную в чье-то теплое, пахнущее цветами пальто, вывели наверх, в холл, усадили на стул, сунули в руки кружку с сладким, обжигающе горячим чаем. Вокруг суетились люди в полицейской форме, что-то громко говорили, фотографировали ужасающие условия подвала. Маргарита Станиславовна стояла в углу, бледная, как полотно, опустив голову под тяжестью взглядов, а директор что-то сбивчиво, потными руками пытался объяснить высокому чину из органов опеки.
Оказалось, что бабушка — ее звали Вера Семеновна — не смогла просто забыть девочку, которая так самоотверженно помогла ей в парке. Она рассказала внучке о ее странном, испуганном поведении, о том, как та в ужасе убежала, словно от огня. А Маша, работавшая в социальной службе при больнице, обладала и чутьем, и полномочиями. Она подняла настоящую бурю, связалась с опекой, с полицией. Была назначена внеплановая, тотальная проверка учреждения.
— Ты больше никогда сюда не вернешься, — твердо и ласково сказала Маша, обнимая за плечи дрожащую, как осиновый лист, Алису. — Мы вскрыли такое… Этот ад должен быть закрыт. Навсегда.
Вера Семеновна подошла к девочке, ее глаза блестели. Она достала свой блокнот и вывела дрожащей, но уверенной рукой: «Ты спасла меня от одиночества и страха в тот день. Теперь наша очередь. Так и должно быть в жизни. Добро всегда возвращается».
К вечеру того же дня Алису с ее крошечным чемоданчиком перевезли в новый, только что отстроенный детский дом на другом конце города. Там пахло свежей краской и цветами на подоконниках, были светлые стены с рисунками, добрые, улыбчивые воспитатели и никаких карцеров. А главное — там не отбирали личные вещи и разрешали иметь телефоны, книги, общаться с миром.
Маша с Верой Семеновной стали навещать ее каждые выходные. Они привозили домашние пироги, которые пахли корицей, ванилью и безграничной заботой, рассказывали истории, смешили и строили планы. Впервые в своей жизни Алиса почувствовала, что у нее есть тот самый, настоящий, надежный тыл. Семья. Пусть пока и не официальная.
Старый детский дом закрыли на полную реконструкцию. Маргариту Станиславовну и еще нескольких сотрудников уволили по статье. Остальных детей распределили по другим учреждениям, где условия содержания соответствовали закону. История Алисы, как спичка, подожгла пороховую бочку системных нарушений, которые годами покрывались.
Прошел ровно год. Алиса сидела на заднем сиденье уютного семейного автомобиля, крепко сжимая в руках скромный, но очень красивый букет из полевых цветов. Рядом улыбалась ее новая мама — Маша, а за рулем был папа Сергей, замечательный человек, с которым они познаны несколько месяцев назад. Машина плавно подъезжала к знакомому, но так изменившемуся зданию старого детского дома.
— Ты точно уверена в своем решении, солнышко? — мягко спросила Маша, поворачиваясь к дочери. — Не будет тебе тяжело?
Алиса уверенно кивнула. После того самого дня в карцере ее жизнь перевернулась с ног на голову. Маша и Сергей почти сразу начали процесс удочерения, и теперь у нее были не только любящие родители, но и бабушка Вера, которая души в ней не чаяла. В новой школе появились подруги, а в ее собственной комнате стоял телефон, который она могла использовать когда угодно.
Но сегодня был день памяти. Годовщина ее великого побега и великого спасения. Алиса решила навестить обновленный детский дом. После скандала здание не просто отремонтировали — его перестроили изнутри, наняли психологов, педагогов, и теперь это место действительно стало Домом с большой буквы.
Они вошли внутрь втроем. В холле больше не пахло хлоркой и тоской — теперь здесь витал аппетитный аромат свежей выпечки из современной кухни. Стены были завешаны яркими, сочными рисунками детей, а из игровой доносился заразительный, настоящий детский смех.
— Алиса! — раздался радостный возглас. К ним бежал Артем, тот самый мальчик, который когда-то заступился за нее. Он тоже нашел прекрасную приемную семью, но теперь часто приходил сюда как волонтер — помогал малышам с уроками, играл с ними в футбол.
Девочка раздала свои скромные цветы самым маленьким воспитанникам, рассказала им свою историю — не страшную сказку о злой колдунье, а светлую притчу о надежде, о том, как важно оставаться человеком даже в самой темной ночи и верить, что рассвет обязательно наступит. О том, что добро — это не абстракция, а единственная валюта, которая всегда возвращается бумерангом.
Когда они уходили, Алиса на мгновение задержалась в дверях и обернулась. Вечернее солнце заходило за горизонт, освещая золотым, прощальным светом чистые, новенькие окна детского дома. Они больше не казались бойницами в крепости отчаяния — теперь это были просто окна. Окна дома, за которыми жили дети. Дети, которые ждали своего счастья. И Алиса знала самой глубокой, самой непреложной уверенностью — оно обязательно придет к каждому из них. Как пришло к ней.
— Поехали домой, дочка? — спросил папа, открывая для нее дверцу машины.
«Домой». Это слово, простое и великое, теперь звучало для нее как самая прекрасная, самая заветная мелодия на свете. Алиса улыбнулась, бросила последний взгляд на уходящее солнце и крепко обняла родителей. Она больше не боялась темноты. Потому что теперь она знала — тьма всего лишь тень. А за ней всегда, всегда следует свет.