Мой брак закончился не ссорой или расставанием, а следом от багровой помады на свежевыстиранной белой рубашке.
Я замерла в нашей гардеробной, держа в руках рубашку Владимира, в молчаливой муке. Вторник, 9:17 утра.
Этот багровый цвет был неуместен в операционной. И он не был моим.
Пятнадцать лет я жила завидной жизнью.
Знаменитый кардиохирург Владимир Карпов. Евгения, его любящая жена и мать троих детей.
У нас был колониальный дом в богатом пригороде Санкт-Петербурга, ухоженный двор и «идеальный» брак.
Только для иллюстрации.
Его девизом на гала-вечерах и благотворительных сборах было: «Евгения делает всё это возможным». Я улыбалась во время этих речей.
Оглядываясь назад, я понимаю, что признаки были. Поздние ночи из-за хирургических процедур. Выходные с гольфом без клюшек.
Наши разговоры, ограниченные родительскими собраниями и расписаниями. Я списывала растущую дистанцию на бремя его новой должности главного кардиохирурга.
Я была поддерживающей супругой. Я не задавала вопросов.
Всё изменилось за день до нашей 15-й годовщины.
Я планировала сюрприз — поездку в Сочи. Проверяя наши графики, я увидела сообщение на его телефоне:
Только для иллюстрации.
«Прошлая ночь была потрясающей. Так хочу снова почувствовать тебя. Когда ты её бросишь?» Сообщение было от доктора Вероники Харитоновой.
Я прочла всю переписку. Она началась восемь месяцев назад. Фотографии. Насмешки в мой адрес.
«У неё грандиозные планы, — писал он. — Думает, есть чему радоваться. Бедняжка».
Той ночью я спросила: «Ты спишь с Вероникой Харитоновой?»
«Да», — спокойно сказал он.
«Как долго?»
Он пожал плечами. «Какая разница? Евгения, эта жизнь кончена. Я спасаю жизни. Ты организуешь школьные ярмарки».
Его слова ранили сильнее, чем я ожидала. Я пожертвовала ради него своей карьерой, вырастила наших детей и вела все наши дела. Он хотел развода. Он жаждал свободы.
Только для иллюстрации.
На следующее утро он исчез до рассвета, оставив на столе визитку своего адвоката, словно квитанцию.
Вся моя вселенная, которую, как я думала, мы создали вместе, оказалась ложью. Та помада и измена были лишь началом чего-то худшего.
Адвокат посоветовал мне проверить финансы.
Я заглянула в наш домашний сейф и обнаружила крупные снятия средств с подставной фирмы Владимира, «Риверсайд Холдингс». За два года исчезло более 250 000 долларов.
Моим источником стал доктор Никита Борисов, бывший коллега Владимира, который необъяснимо ушёл из медицины. Мы встретились в тихом кафе.
Только для иллюстрации.
«Я всё ждал, когда вы со мной свяжетесь», — сказал он, подвигая ко мне флешку.
Его слова изменили всё. Годы назад репродуктивный центр их больницы подделывал документы. Доктор Морозов, директор, лгал об успешности процедур.
А Владимир? Он знал. И помогал.
Кровь застыла в жилах. Мы прибегали к ЭКО с нашими близнецами и Эммой, нашей младшей. Могло ли это быть?..
Никита говорил спокойно. «У Владимира гипертрофическая кардиомиопатия. Наследственная. Риск передачи — пятьдесят процентов. Он не мог рисковать своей репутацией».
Я прошептала: «Он не использовал свою сперму?»
Никита кивнул. «Анонимные доноры. Он дал на это добро».
На той флешке были все подписанные документы и изменённые протоколы.
Мужчина, которому я доверяла больше всего, использовал моё материнство, нашу семью и нашу историю.
Только для иллюстрации. Целью является получение образцов волос с расчёсок детей и старой расчёски Владимира. После двух мучительных недель пришли результаты. Небиологический отец — Владимир. Ноль процентов.
Горе сменилось решимостью.
Диана, бывшая медсестра, которая тайно записывала свои опасения, и агент Михаил Давыдов, который вёл расследование в отношении клиники, помогли нам связать все нити воедино.
Были и другие семьи, обман и более глубокое преступление.
Вероника, его любовница, была дочерью женщины, которая умерла на операционном столе у Владимира. Он был уставшим после выходных, проведённых с Вероникой.
Больница скрыла это. Она соблазнила его стратегически — месть под слоем багровой помады.
Награждение Владимира премией «Врач года» на гала-вечере в Центральном медицинском центре было идеальным моментом, чтобы всё обрушить.
Совет директоров ничего не знал. Мы с агентом Давыдовым позаботились об этом.
Только для иллюстрации.
В тот вечер я вошла в бальный зал одна, в чёрном платье. Владимир улыбался на сцене, говоря о доверии между врачом и пациентом.
Вероника по-королевски стояла рядом с ним.
Я знала то, чего не знали они: совет директоров только что получил доказательства. Полиция охраняла каждый выход.
После мероприятия они поехали в «У Винченцо» — место, где мы отмечали наши годовщины. Я последовала за ними. Подойдя к их столику, я увидела самодовольное выражение лица Владимира.
«Евгения, — усмехнулся он. — Какая неожиданность».
«А я думаю, ожидал», — сказала я. Я повернулась к Веронике. «Или мне стоит говорить, госпожа Харитонова?»
С её лица сошли все краски. Я положила конверт на стол. «Поздравляю со свободой», — добавила я. — «Прочти это».
Для примера. Владимир задрожал, увидев результаты ДНК. Выражение его лица сменилось с замешательства на шок, а затем на панику.
Он пробормотал: «Это ложь».
«Нет, — ответила я. — Лгал ты. Обо всём».
Вероника с отвращением посмотрела на него. «О чём она говорит?»
«Она неуравновешенная, — сказал Владимир. — Ревнует».
Я кивнула в сторону двери. «Объясни это совету директоров. Или прокурору».
Появился агент Давыдов. «Доктор Владимир Карпов, вы арестованы по обвинению в медицинском мошенничестве, финансовых преступлениях и нарушении этических норм».
Владимир, уже в наручниках, прорычал: «Ты это спланировала».
«Ты строил свою ложь пятнадцать лет, — ответила я. — Мне понадобилось всего три месяца».
Вероника молчала, пока его уводили. Её план мести поглотило правосудие.
Я потеряла иллюзию своей идеальной жизни. Но я обрела нечто большее: правду, смелость и возможность построить свою собственную историю.