Когда нотариус закончила читать сухим, бесстрастным голосом, в кабинете повисла такая тишина, что казалось, слышно, как бьется мое собственное сердце. А оно колотилось где-то в горле, словно птица в клетке, готовая вот-вот вырваться наружу. Я уставился на Марину, сестру, сидящую напротив меня, через широкий полированный стол. Она смотрела в пол, пряча глаза за прядями русых волос, и в этой ее позе сквозило какое-то странное, непонятное мне спокойствие. Спокойствие? Да какое тут спокойствие, когда только что перевернулся весь мой мир, все мои ожидания, все, что казалось незыблемым!
Отец… его больше нет. Уже полгода прошло, а горечь потери все еще стоит комом в груди. Но к этой боли примешивается сейчас еще что-то едкое, горькое, похожее на привкус предательства. Отец ушел, оставив после себя не только боль, но и вот это… завещание. И в этом самом завещании, которое, как мне казалось, должно было быть справедливым разделом нашего общего наследства, квартира – квартира, в которой я вырос, квартира, которую мы вместе с отцом ремонтировали своими руками, – квартира отписана… только Марине.
Я перевел взгляд обратно на нотариуса. Худенькая женщина в строгом сером костюме сложила бумаги и вопросительно посмотрела на нас. Ее взгляд скользнул по моему лицу, задержался на Марине, и снова вернулся ко мне. В этом взгляде не было ничего – ни сочувствия, ни понимания, лишь деловая отстраненность. Нотариус, она просто выполнила свою работу, зачитала юридический текст, а дальше – разбирайтесь сами.
— Кирилл, — робко начала Марина, не поднимая глаз. Ее голос звучал тихо, словно издалека. — Ты же понимаешь… так папа решил.
«Так папа решил». Эти слова, произнесенные сестрой, словно плеснули мне в лицо ледяной водой. «Так папа решил». Да нет, не так. Не мог отец так решить. Не наш отец. Мы всегда были равны для него, Марина и я. Всегда поровну – внимание, любовь, поддержка. И наследство, я был уверен, тоже будет поровну. Мы с Мариной ведь… мы команда. Всегда были. Поддерживали друг друга, помогали отцу в последние годы, пока его здоровье угасало. Ремонт в квартире делали вместе – помню, как пыль от шлифовки старого паркета стояла столбом, как мы смеялись, уставшие и чумазые, но довольные результатом. Лекарства отцу покупали – по очереди, не считая, кто сколько потратил. И теперь вот это…
— Марин, ты… ты правда думаешь, что отец бы так поступил? — спросил я, стараясь держать голос ровным, хотя внутри все кипело от обиды и непонимания.
Она подняла на меня заплаканные глаза. Взгляд у нее был растерянный, виноватый. — Я не знаю, Кир… Но так написано…
— А ты не спрашивала у отца, почему? — наседал я. — Хотя бы просто… интересовалась, как он видит раздел наследства?
Марина покачала головой. — Нет… Папа… ну, ты же знаешь, он не любил говорить о таких вещах. И потом, у него были такие проблемы со здоровьем… Я просто старалась его не беспокоить.
Ее слова звучали как оправдание, но для меня это было лишь еще большее подтверждение моих подозрений. Не беспокоить отца? В последние два месяца перед смертью, когда он резко сдал, когда врачи разводили руками, а мы с Мариной дежурили у его постели, сменяя друг друга? Не беспокоить? А завещание, составленное как раз в этот период, за два месяца до его ухода, – это что, не беспокойство?
— Марина, — я наклонился к ней через стол, глядя ей прямо в глаза. — Что-то здесь не так. Я чувствую. Отец никогда бы так не поступил. Надо разобраться.
Она отвела взгляд. — Кир, ну что ты начинаешь… Может, ты просто… обиделся? Ну да, неприятно, конечно. Но завещание есть завещание.
— Неприятно? — я не выдержал, голос повысился. — Марина, это не просто «неприятно»! Это несправедливо! И я не верю, что это воля отца.
Всю дорогу домой меня не покидало ощущение какой-то липкой, противной лжи. «Так отец решил». Да нет, не решил. Не мог решить. Я перебирал в памяти последние месяцы жизни отца, наши разговоры, его взгляды… Ничего, ни малейшего намека на такое решение. Наоборот, отец всегда подчеркивал, как мы с Мариной близки, как он гордится нами обоими.
Вечером, сидя в своей квартире, которую тоже, кстати, мы вместе с отцом помогали мне купить, я залез в интернет. «Оспаривание завещания». «Признание завещания недействительным». Строчки текста мелькали на экране, юридические термины путались в голове. Я понимал, что сам не справлюсь. Нужен специалист. Адвокат.
Найти хорошего адвоката оказалось не так-то просто. После нескольких безрезультатных консультаций, друг посоветовал мне Игоря Сергеевича, сказав, что он «грызет землю за своих клиентов». Встреча с Игорем Сергеевичем вселила в меня надежду. Умный, внимательный, с острым взглядом и цепким умом. Он выслушал мою историю, внимательно изучил копию завещания, которую я ему принес.
— Итак, — сказал он, откинувшись в кресле. — Завещание составлено за два месяца до смерти наследодателя. Это уже кое-что. Нужно посмотреть медицинские документы, состояние вашего отца на тот момент. Кто был инициатором составления завещания? Нотариус выезжал на дом?
Я рассказал все, что знал. Нотариус приезжала домой, да. Вызывала Марина. Отец… в последние месяцы он был слаб, но в здравом уме, насколько я мог судить. Хотя… были моменты… он казался каким-то подавленным, тревожным. Но я списывал это на болезнь.
Игорь Сергеевич попросил принести ему все имеющиеся документы – медицинскую карту отца, выписку из домовой книги, даже старые фотографии, «чтобы лучше понять атмосферу семьи», как он выразился. Я послушно все собрал и передал адвокату.
Прошло несколько томительных недель. Я жил в напряжении, постоянно думая о завещании, о Марине, об отце. Сестра стала избегать меня. На мои звонки отвечала сухо, отговорками. Я понимал, что между нами встала стена. Стена непонимания и подозрения. Мне было больно от этого, но остановиться я уже не мог. Я должен был докопаться до истины.
И вот однажды звонок от Игоря Сергеевича. «Кирилл, зайдите ко мне. У меня есть для вас информация».
В кабинете адвоката царила деловая атмосфера. Бумаги, папки, компьютер на столе. Игорь Сергеевич выглядел серьезным и сосредоточенным.
— Мы сделали запрос в медицинское учреждение, где наблюдался ваш отец, — начал он, без предисловий. — Изучили его карту. Да, в последние месяцы состояние здоровья ухудшилось. Но психически… никаких отклонений, которые могли бы повлиять на его дееспособность, не зафиксировано. Это хорошо. Но есть еще один момент.
Адвокат достал из папки листок бумаги. — Мы связались с нотариусом, которая оформляла завещание. И выяснили… интересную деталь. При составлении завещания, кроме вашего отца и нотариуса, присутствовал… муж вашей сестры, Сергей.
Сергей… Муж Марины. Я вспомнил его – высокий, улыбчивый, всегда подчеркнуто вежливый. Но что-то в его глазах… что-то скользкое, неискреннее. Я никогда не доверял ему. Но чтобы он…
— Игорь Сергеевич, вы хотите сказать…? — я не мог закончить фразу.
— Я хочу сказать, что присутствие постороннего лица при составлении завещания, особенно заинтересованного лица, мягко говоря, не совсем этично. А в вашем случае, Кирилл, есть основания полагать, что на вашего отца оказывалось давление. Манипуляция. Возможно, и подлог.
Манипуляция… Подлог… Слова эхом отдавались в моей голове. Все вставало на свои места. Внезапная перемена в завещании, спокойствие Марины, присутствие Сергея…
— По словам нотариуса, — продолжал адвокат, — Сергей активно участвовал в обсуждении завещания. Он «помогал» вашему отцу формулировать его волю. Настаивал, чтобы все имущество перешло Марине, якобы «она женщина, ей нужнее». А вы, Кирилл, «мужчина, сами пробьетесь». Нотариус, конечно, не должна была допускать такого давления, но… увы, бывает.
Я сидел, словно оглушенный. В голове пульсировала одна мысль: Сергей. Это все он. Этот скользкий тип, который всегда казался мне фальшивым. Он втерся в доверие к отцу, оболгал меня, манипулировал стариком, чтобы завладеть квартирой!
Я вскочил на ноги. — Я поеду к Марине! Сейчас же! Я хочу посмотреть ему в глаза!
Игорь Сергеевич попытался меня остановить. — Кирилл, подождите! Нужно действовать обдуманно. Эмоции здесь ни к чему. Мы можем подать в суд, оспорить завещание…
— Нет, — отрезал я. — Сначала я поговорю с Мариной. Я должен понять… знала ли она? Была ли она в сговоре с этим… змеем?
Я помчался к сестре. Звонок в дверь. Открыла Марина. Увидев меня на пороге, она побледнела.
— Кир… что случилось? Ты… такой злой.
Я ворвался в квартиру, прошел мимо нее, в гостиную. Сергей сидел на диване, спокойно листал журнал. Увидев меня, улыбнулся натянуто.
— О, Кирилл, привет! Какие гости. Что-то случилось?
— Случилось? — я шагнул к нему, с трудом сдерживая ярость. — Да тут такое случилось, что тебе мало не покажется! Ты, ты… как ты мог? Как ты мог так поступить с нашим отцом?
Сергей отложил журнал, поднялся с дивана. Улыбка исчезла с его лица. — Что ты несешь? О чем ты?
— О завещании! О том, как ты «помогал» отцу его составлять! Как ты наплел ему про меня, про Марину, как выкрутил все, чтобы квартира досталась вам! Ты… ты просто подлец!
Сергей сделал шаг назад. — Слушай, Кирилл, ты что себе позволяешь? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Отец сам принял решение. Я просто был рядом, поддержал его.
— Поддержал? — я расхохотался горьким, нервным смехом. — Да ты его обманул! Ты им манипулировал! Ты лгал ему обо мне, о Марине! Признайся!
Марина стояла у двери, закрыв лицо руками. Плечи ее дрожали.
— Сергей… — прошептала она, не поднимая головы. — Кирилл говорит правду? Ты… ты что-то от меня скрывал?
Сергей замялся. Посмотрел на меня, потом на Марину. И я увидел в его глазах… испуг. Вину. Признание.
— Ну… послушайте… ну, может быть… я немного… преувеличил, скажем так, твои, Кирилл, возможности, твою самостоятельность… Я просто хотел как лучше для Марины. Она же такая… хрупкая, ранительная. Ей нужна поддержка.
— Хрупкая? Ранимая? — Марина подняла голову, глаза ее были полны слез. — Вот как ты меня видишь? Хрупкой игрушкой, которой нужно управлять? Сергей! Я… я не знала… Я ничего не знала об этом!
Она отвернулась от мужа, бросилась ко мне, обняла крепко, прижалась щекой к моей груди. И заплакала. Горько, отчаянно, как ребенок.
— Кирюш… прости меня… я правда не знала… Я думала… как сказал нотариус… так папа решил… Я бы никогда… никогда не хотела тебя обидеть… и отца тоже…
Смотря на ее слезы, слушая ее искренние слова, вся моя злость, вся обида, словно ветром сдуло. Я понял. Окончательно понял. Марина не была врагом. Она тоже жертва манипуляции. Жертва своего мужа, этого алчного, беспринципного человека.
— Марин… тише, тише, все хорошо, — успокаивал я сестру, гладя ее по волосам. — Я верю тебе. Я знаю, что ты ни при чем. Это все он.
Марина отстранилась, вытерла слезы. В глазах ее горел решительный огонь. — Нет, Кир. Не «все хорошо». Так быть не должно. Это несправедливо. Я… я подам в суд. Я оспорю это завещание. Мы разделим квартиру пополам. Как и должно было быть.
Судебное разбирательство длилось несколько месяцев. Сергей, как и следовало ожидать, отрицал все. Настаивал, что действовал в интересах отца и Марины. Но доказательства манипуляции, представленные нашим адвокатом, были слишком убедительными. Нотариус дала показания, подтвердив давление со стороны Сергея. Медицинские документы свидетельствовали о ясном уме отца в момент составления завещания, но также и о его общей слабости и подверженности влиянию.
В итоге, суд… суд признал завещание действительным. Формально – все было оформлено по закону. Не было прямых доказательств недееспособности отца или прямого подлога документов. Манипуляция – вещь тонкая, неосязаемая. В суде ее трудно доказать.
Я был разочарован, конечно. Но, как ни странно, не так сильно, как ожидал. Потому что самое главное я уже понял. Я понял, что Марина не враг. Я увидел ее честность, ее готовность исправить ошибку. И это было гораздо важнее, чем любая квартира.
И Марина подтвердила это. После суда, она подошла ко мне, взяла меня за руку. — Кир, прости меня еще раз. Я знаю, что это несправедливо. Суд… ну, видимо, так должно быть. Но… я не могу так оставить. Я продам квартиру. И отдам тебе половину. Поровну. Как и должно было быть.
Я посмотрел на сестру. В ее глазах не было ни тени сомнения, ни капли расчета. Только искреннее желание поступить по справедливости. По-человечески.
— Марин… — я обнял ее. — Спасибо тебе. Но… не надо. Не продавай квартиру. Это же память об отце. Живи в ней. Она твоя по завещанию.
— Нет, Кир, — Марина покачала головой. — Я не смогу жить там спокойно, зная, что это стало причиной раздора между нами. Мне не нужна квартира, если из-за нее мы потеряем друг друга. Ты мне дороже любой стены.
Она продала квартиру. И отдала мне половину денег. Я сначала отказывался, но Марина настояла. Сказала, что так будет правильно. Справедливо. И мы снова стали братом и сестрой. Снова близкими людьми. Пережитое испытание только укрепило нашу связь. Я понял, что деньги, имущество – все это пыль. А семья, родные люди – вот настоящее богатство. И никакие стены, никакие подлоги и манипуляции не смогут разрушить то, что по-настоящему ценно. Если есть любовь и понимание.