— Артём, не делай этого! — сквозь слёзы кричала мама. — Прости меня… только не уходи…
Но папа уже закинул свою потрёпанную сумку на плечо и, не оглядываясь, шагал к двери.
Я стоял в проёме между коридором и залом, как живая стена. Мне было двенадцать, и я свято верил: если просто встану тут, не пущу его — всё вернётся. Снова станет, как раньше. Разве мы не были крепкой семьёй?
Мама с папой всегда смеялись вместе, понимали друг друга без слов, шутили в унисон. Да, отец пропадал на работе, приходил усталым, но в те редкие вечера, когда мы собирались за столом, я чувствовал себя самым счастливым.
А потом — как снег на голову — измена. Мать закрутила роман с каким-то Сергеем из бухгалтерии. Скандалы, крики, слёзы. И вот он — на пороге.
— Пап, не уходи! — прошептал я.
— Дай пройти. — Голос чуждый, как у опера после задержания. Таким я слышал его только по телефону, когда он говорил по работе.
— А я?.. — выдавил я.
Он молча отстранил меня. Как пустое место. Как стул у стены. Вышел. Хлопнул дверью. Всё.
Мама рухнула на диван, закрыв лицо руками. Я смотрел на неё и чувствовал, как внутри умирает что-то важное.
Через две недели бросил её и Сергей. А мама осталась — с псом на цепи по имени я.
Я стал поздно приходить домой, тусоваться с теми, кого мать называла «гопотой». Кражи, драки, сигареты, водка. Однажды мы с другом Валеркой попытались обчистить какого-то толстосума. У него оказались охранники. Нас скрутили и сдали в участок.
Когда отец вошёл в камеру, я узнал его сразу. Лицо — как камень, глаза — пустые.
— Пошли. — бросил он.
— Иди к чёрту, — прошипел я.
Он выволок меня в коридор, затащил в пустой кабинет и врезал. Дважды. Чётко. По лицу.
— Сколько тебе, Алёша?
— Сам не помнишь? — я усмехнулся, вытирая кровь.
— Потому что ты мне не сын! — взорвался он. — Я женился на твоей матери, когда она была уже беременна. Думал, справимся. А она… — заскрипел зубами.
Я онемел.
— Кто тогда мой отец?
Он сунул мне платок, поставил передо мной воду и тяжело опустился на стул.
— Хрен его знает. Да и не важно. По документам ты мой. И алименты плачу. Но если продолжишь в том же духе — откажусь. Пусть сажают. Мне-то что?
— А Валерка?
— У него отец есть. Пусть вытаскивает.
Я сидел, уставившись в пол. Мне вдруг стало стыдно. Не за себя. За всех. За мать. За отца. За то, что мы потеряли… и за то, как я сам это растрачиваю.
— Просто… больно. Устал. Всё рушится. Не знал, куда себя деть.
— Не оправдание. Либо берёшь себя в руки, либо гниёшь в зоне. Малолетка — это пиздец, Алёш. Не путай.
— Ладно. Попробую.
Когда я уходил, он крикнул вдогонку:
— И мать не кости. В разводе виноваты оба. Что про неё ляпнул — забудь. Сгоряча.
— А вы… не вернётесь?
Он горько усмехнулся:
— Нет. Это конец.
Я ушёл. И ушёл от того, кем мог бы стать.
Потребовались силы, чтобы завязать с той компанией. Валерку отец вытащил, но тот сразу вернулся к прежнему. А я — нет. Поставил цель. Простил мать. Учёба, репетиторы, бессонные ночи.
И вот — подал документы в академию МВД. Мать орала:
— Это же каторга! Посмотри на отца! Не жизнь!
А я смотрел. Помнил. И именно поэтому хотел туда.
Когда я получил лейтенантские погоны, приехал к отцу без предупреждения.
Он всё ещё возглавлял отдел. Поседел. Постарел. Но глаза — те же.
— Здравия желаю. Лейтенант Морозов.
Он замер.
— Алёшка?..
Мы говорили часами. О службе, о жизни, даже о хоккее и ценах. Он наливал коньяк, но я отказался. Мне важно было просто быть рядом. Показать, что вытянул себя.
Когда я поднялся уходить, он встал.
— Останься. Переходи ко мне. В отдел.
Я долго смотрел на него. Этот чужой и родной человек.
— Останусь. Уйти — всегда успею.
Теперь мы работаем вместе. Он — мой начальник. Я — его подчинённый.
Но главное — он снова мой отец.