Дочка, тебя подбросили к моей двери; никто не хотел тебя, и я тебя воспитала,” — призналась я дочери в день её 18-летия.

Дочка, тебя подкинули мне на порог, никто не хотел тебя, и я вырастила, призналась я дочери в её восемнадцатый день рождения.
Что это? прошептала Марина, застыв на пороге родного дома.

Свёрток лежал прямо у её ног. Голубой комбинезон, розовые щёчки и испуганный взгляд. Ребёнок, маленькая девочка, завёрнутая в старый платок с выцветшим узором. Молчала, только смотрела мокрыми от слёз глазами.

Марина огляделась. Сырое октябрьское утро. Деревня Верхние Ключи ещё спала, лишь дымок из нескольких труб тянулся в серое небо. Никого на дороге, ни звука шагов, ни следа того, кто оставил этот странный подарок.
Кто бы мог… она замолчала, медленно приседая.

Девочка протянула к ней пухлые ручки. Годовалая, может, чуть старше. Чистая, накормленная, но плачущая. И ни записки, ни документов.

Пап! крикнула Марина, поднимая свёрток. Пап, вставай!

Сергей вышел из комнаты, потирая глаза. Морщинистое лицо, потрёпанная майка, плечи сгорбленные от тяжёлой работы. Он замер в дверях, глаза расширились, когда увидел ребёнка.
Подбросили, выдохнула Марина, голос невольно смягчился. Открыла дверь, а она тут. Ни души вокруг.

Сергей медленно подошёл, осторожно провёл грубым пальцем по мягкой щеке девочки:

Догадки есть?

Какие тут догадки? внутри Марины поднялась волна растерянности. Надо в сельсовет. Это их забота, не наша.

А если родных не найдут? отец смотрел на девочку с какой-то скрытой надеждой. В детдом тогда?

Вдруг девочка схватила Маринину ладонь. Крепко, отчаянно, будто боялась, что её отпустят. Что-то дрогнуло в груди у женщины. Не нежность скорее страх ответственности.
Не могу, пап. У меня хозяйство, работа, она покачала головой. Я только на ноги встала после Витьки.

Развод был три месяца назад. Муж ушёл, спокойно сказав, что устал от деревни. Марина вернулась в отчий дом с одним чемоданом и пустым взглядом.

Ребёнок не виноват, Сергей осторожно коснулся платка. Может, это небо тебе ответ.

Какой ответ? фыркнула Марина. Не неси чепухи.

Но руки не разжала. Девочка притихла, будто чувствовала, что решается её судьба.

На кухне пахло молоком. Сергей грел банку на плите, а Марина смотрела на ребёнка на столе, растерянная. Сажа на потолке, треск поленьев, сырые листья за окном. Мир казался прежним, но что-то изменилось безвозвратно.
Отведу в сельсовет, твёрдо сказала Марина. После завтрака.

Но после завтрака пришлось стирать пелёнки, потом кормить снова, потом Сергей принёс старую колыбель с чердака, и уже прошла половина дня.

В сельсовете только развели руками. Ни пропавших детей, ни молодых матерей в округе нет. Участковый что-то записал в блокнот, пообещал «принять меры» и явно потерял интерес.

Пусть переночует у вас, зевнул он. Утром заберём в райцентр.

Вечером у дома собрались соседи. Новость разлетелась быстро.

Ой, подкидыша приютили! ахнула Степановна, заглядывая в колыбель. Кто знает, чья в ней кровь.

А своей-то не было, добавила другая, многозначительно глядя на Марину. Чужую взять, конечно, проще.

Марина молчала, резко шинкуя лук. Нож стучал по доске громче обычного.

Пошли вон, вдруг сказал Сергей, поднимаясь со стула. Все. Вон.

Когда дом опустел, Марина разрыдалась. Беззвучно, зло, размазывая слёзы по щекам:

Они уже всё за меня решили, да? Ты и вся деревня?

Я ничего не решал, Сергей достал из кармана маленькую деревянную лошадку. Просто вырезал и подумал: может, вырастет будет счастлива.

Девочка спала в колыбели, тихо посапывая. Одна на целом свете, никому не нужная. Участковый не пришёл утром. Ни днём, ни вечером. А на третий день Марина перестала ждать.

Она купила в сельмаге детский шампунь, распашонки и соску. Соседи шептались у колодца, но она больше не обращала внимания.

Однажды, купая малышку, Марина вдруг сказала:

Будешь Машей, как я… Ну раз уж так вышло.

Имя прозвучало легко, будто всегда принадлежало этой темноглазой девочке. Сергей, услышав это, кивнул, словно ждал этого момента давно.

Прошло два года. Зиму сменила весна, зелень покрыла огород. Маша бегала по двору, смеясь, гоняясь за рыжим котом. Ходила, держась за Маринину юбку, повторяя её слова, упрямо складывая кубики.

Марина стояла на крыльце, держа тот самый платок, в котором когда-то нашла дочь. Выстиранный и выглаженный, он теперь казался просто тряпкой, а не символом перевернувшейся жизни.

Она аккуратно сложила его и убрала в комод. Он больше не был нужен. Теперь у её дочери было имя. И дом. И будущее, связанное с ней крепче любых кровных уз. Оформлены бумаги, всё по закону.

Мам, правда, что я не твоя? Маша стояла в дверях в школьной форме, прижимая к груди портфель, как щит.

Марина замерла с половником в руке. Суп булькал на плите, переливаясь через край. Прошло девять лет. Девять лет, а вопрос всё равно застал врасплох.
Кто тебе сказал? голос Марины стал тяжёлым.

Санька Веткин. Говорит, я подкидыш, Маша шмыгнула носом. И что родная мать бросила, потому что я плохая.

Марина медленно опустила половник. Глаза потемнели от ярости. Она сглотнула, чтобы не наговорить лишнего.

Все в деревне знали историю, но Маше никто не говорил.

Ты не плохая, тихо сказала она. И я твоя родная мать. Просто…

Нет фоток, закончила Маша. У всех есть снимки маленькими. У меня нет.

Сергей кашлянул с печки. Последний год он часто болел, но

Leave a Comment