Тамара Ивановна открыла дверь и застыла. На пороге стоял Максим. Её сын, которого она не видела пять лет. Худой до болезненности, с впалыми щеками, в потертой куртке. Капли дождя стекали с его волос на лицо.
— Мама, можно войти?
Голос охрипший, чужой. Она молча отступила в сторону. Максим прошел в прихожую, остановился. Не снимал куртку, не разувался. Стоял как гость.
— Я не за наследством, — сказал тихо. — Просто… соскучился.
Тамара Ивановна смотрела на него и не знала, что сказать. В горле стоял ком. Пять лет она ждала этого момента, репетировала в голове, что скажет, когда он придет. А теперь стояла и молчала.
— Разувайся, — наконец выдавила она. — Промокнешь.
Максим стянул кроссовки. Дырка на носке. Тамара Ивановна отвернулась — слезы подступили к глазам.
На кухне пахло борщом. Она варила сегодня, по привычке большую кастрюлю. Муж вечером ругался — зачем столько на двоих. А она не могла объяснить, что все еще готовит на троих.
— Садись. Поешь.
— Не надо, мам.
— Садись, говорю.
Налила полную тарелку. Максим ел молча, жадно. Когда он последний раз нормально ел? Тамара Ивановна села напротив, смотрела.
— Где работаешь?
— На стройке сейчас. Разнорабочим.
— А диплом? Ты же инженером учился.
— Диплом дома лежит. Никому не нужен инженер без опыта.
Она помнила, как он защищал диплом. Красный получил. Мечтал о большой карьере, о своей фирме. А теперь — стройка, разнорабочий.
— Женился?
— Нет.
— Девушка есть?
— Была. Разошлись.
Односложные ответы. Как с чужим человеком. Тамара Ивановна встала, достала из холодильника котлеты. Вчерашние, но еще хорошие.
— Я помню, ты любил с картошкой.
— Мам, правда не надо.
Но она уже разогревала сковородку. Руки дрожали. Сын дома. После пяти лет сын дома.
— Папа где? — спросил Максим.
— На даче. Вернется завтра.
— Он… злится еще?
— Нет. Давно не злится. Ждет тебя.
Это была правда. Муж каждый раз, проходя мимо комнаты Максима, останавливался. Комната так и стояла нетронутая — постеры на стенах, учебники на полках. Пыль вытирали, но ничего не меняли.
— Лена как? — Максим спросил про сестру.
— Хорошо. Замуж вышла. Внука родила.
— Внука? — он поднял голову. — Мальчик?
— Мальчик. Егором назвали. Три года уже.
Максим улыбнулся. Первый раз за вечер улыбнулся.
— Дядя Максим. Звучит странно.
— Она тебя ждет тоже. Спрашивает постоянно.
— Правда?
— Конечно правда. Ты же брат ей.
Котлеты зашипели на сковороде. Тамара Ивановна нарезала хлеб. Руки все еще дрожали, но уже меньше.
— Мам, я извиниться хотел.
— За что?
— За все. За ту ссору. За то, что наговорил. За эти пять лет.
Она вспомнила ту ссору. Каждое слово помнила. Максим кричал, что не хочет делить квартиру с сестрой. «Продавайте, дарите, мне плевать! Сам заработаю!» Хлопнул дверью так, что штукатурка с потолка посыпалась.
— Ты был молодой, горячий.
— Я был дурак. Думал, что все сам могу. Что не нужна мне ваша помощь. А оказалось…
Он замолчал. Тамара Ивановна выключила плиту, переложила котлеты на тарелку.
— Ешь.
— Мам, я серьезно. Я столько раз хотел позвонить. Приехать. Но не мог. Стыдно было.
— И что изменилось?
Максим помолчал. Потом сказал:
— Митька умер.
Митька — его друг со школы. Они вместе учились, вместе в армию пошли.
— Когда?
— Месяц назад. Авария. Я на похоронах был, его мать увидел. Она так на меня смотрела… И я подумал — а если с моей мамой что-то случится? А я даже не попрощаюсь.
Тамара Ивановна села рядом. Взяла его руку — шершавую, с мозолями.
— Я каждый день тебя ждала. Каждый день.
— Знаю. Соседка Нинка рассказывала. Что ты мимо моей квартиры ходила.
— Ходила. Видела свет в окнах. Хотела позвонить, но…
— Но гордость не позволяла.
— Не гордость. Страх. Что ты дверь не откроешь.
Максим сжал её руку.
— Открыл бы. Всегда бы открыл.
Они сидели на кухне, держались за руки. За окном шел дождь. Где-то хлопнула дверь подъезда — соседи возвращались с работы.
— Переезжай домой, — сказала Тамара Ивановна.
— Мам…
— Комната твоя стоит. Все как было.
— Я не могу. Я же тогда сказал — сам справлюсь. Сам заработаю.
— Максим, какая разница, что ты тогда сказал? Ты мой сын. Это твой дом.
Он покачал головой.
— Не могу. Еще не время.
— А когда время будет?
— Когда смогу с поднятой головой вернуться. Когда будет нормальная работа, деньги. Чтобы не нахлебником.
— Ты не нахлебник. Ты сын.
— Мам, пойми. Мне надо самому. Доказать себе, что я чего-то стою.
Тамара Ивановна хотела спорить, убеждать, но посмотрела в его глаза и поняла — бесполезно. Такой же упрямый, как в двадцать пять. Как в пятнадцать. Как в пять лет, когда отказывался есть манную кашу.
— Хоть ночевать оставайся.
— Нет, мне надо идти. Завтра рано на работу.
Он встал. Тамара Ивановна тоже поднялась.
— Подожди.
Пошла в комнату, достала из шкафа пакет. Там были теплые носки, которые связала прошлой зимой. Для него вязала, хотя себе не признавалась.
— Возьми.
— Мам…
— Возьми, говорю. Холода начинаются.
Максим взял пакет. В прихожей надел куртку, обулся. У двери обернулся.
— Можно я иногда буду приходить?
— Что за вопрос? Конечно можно. Это твой дом.
— Папе привет передай. И Лене. Скажи, я скоро зайду к ним. Посмотрю на племянника.
— Передам.
Он открыл дверь, но медлил.
— Мам, я правда соскучился. Очень.
— Я тоже, сынок. Я тоже.
Дверь закрылась. Тамара Ивановна прислонилась к стене, слезы потекли по щекам. Но это были другие слезы. Не от горя, а от облегчения. Сын вернулся. Не совсем, не полностью, но вернулся.
Она вернулась на кухню. На столе стояла пустая тарелка из-под борща и тарелка с нетронутыми котлетами. Завернула их в фольгу — муж завтра поест.
В комнате Максима включила свет. Протерла пыль с письменного стола, поправила покрывало на кровати. Завтра надо будет постельное белье поменять. На всякий случай.
Потому что она знала — он вернется. Может, не завтра, не через неделю, но вернется. А она будет ждать. Сколько нужно, столько и будет ждать.
Сын вернулся — не полностью, но вернулся.
Утром муж приехал с дачи раньше обычного. Тамара Ивановна еще готовила завтрак, когда услышала, как хлопнула дверь.
— Петь, ты чего так рано?
Муж стоял в дверях кухни. По лицу она поняла — он уже знает.
— Нинка позвонила. Сказала, Максимку видела вчера от нас выходящего.
Соседка Нина — местное радио. Не успеешь чихнуть, весь подъезд знает.
— Приходил, — Тамара Ивановна продолжила резать хлеб.
— И что?
— Поговорили. Поел. Ушел.
Петр сел за стол тяжело, будто разом постарел на десять лет.
— Вернется?
— Не знаю. Сказал, будет заходить.
— Домой не зовешь?
— Звала. Не хочет. Говорит, рано еще.
Муж хмыкнул.
— Гордый. В меня пошел.
— В обоих. Мы оба хороши.
Ели молча. Потом Петр сказал:
— Я к нему пойду. Адрес знаешь?
— Знаю. Но не ходи. Придет сам, когда будет готов.
— Пять лет ждали.
— И еще подождем.
Позвонила Лена. Голос взволнованный:
— Мам, правда Максим приходил?
— Откуда знаешь?
— Тетя Нина Егорке на площадке рассказала, а он мне передал. Представляешь, трехлетний ребенок новости передает!
— Приходил.
— И как он? Что сказал? Почему мне не позвонил?
— Нормально он. Худой только. Передавал привет. Сказал, зайдет к вам посмотреть на племянника.
— Мам, а он… он простил нас?
Тамара Ивановна помолчала. Простил ли? Или просто устал злиться?
— Не знаю, Лен. Но пришел. Это главное.
Через неделю Максим появился снова. В воскресенье, к обеду. С пакетом яблок.
— Зашел на рынок, увидел антоновку. Ты же любишь.
Петр встретил его в прихожей. Постояли друг напротив друга, потом обнялись. Молча, крепко. Тамара Ивановна отвернулась, чтобы не расплакаться.
За обедом говорили о ерунде. О погоде, о ценах, о политике. Не касались главного — тех пяти лет. Будто их и не было.
— На стройке платят нормально? — спросил отец.
— Хватает.
— Если что надо…
— Пап, не надо. Справляюсь.
После обеда Максим помог убрать со стола. Как раньше, до ссоры.
— К Лене поедешь? — спросила мать.
— В следующий раз. Не готов еще.
— Она ждет.
— Знаю. Но мне надо время.
Стал приходить каждое воскресенье. Приносил то фрукты, то конфеты. Тамара Ивановна готовила его любимые блюда. Борщ, котлеты, пироги с капустой.
На четвертое воскресенье пришла Лена с Егором.
— Не выдержала, — сказала на пороге. — Хочу брата увидеть.
Максим замер в дверях гостиной. Лена — тоже. Смотрели друг на друга.
— Привет, — сказал он.
— Привет, дурак.
И бросилась ему на шею. Максим обнял сестру, и Тамара Ивановна увидела, как дрожат его плечи.
— Тетя, ты плачешь? — Егорка дернул Лену за юбку.
— Нет, это я от радости.
— А дядя кто?
— Это дядя Максим. Мой брат.
Егорка подошел к Максиму, задрал голову.
— А почему я тебя раньше не видел?
— Я далеко был.
— Где?
— В командировке долгой.
— А теперь вернулся?
— Вернулся.
— Насовсем?
Максим посмотрел на родителей, на сестру.
— Не знаю еще.
За чаем Лена рассказывала про свою жизнь. Про мужа, про работу, про Егоркин садик. Максим слушал, улыбался. Егорка забрался к нему на колени, показывал машинки.
— Дядя Максим, а у тебя есть машина?
— Нет.
— А почему?
— Денег нет на машину.
— А когда будут?
— Не знаю.
— Папа говорит, надо много работать, тогда деньги будут.
— Папа правильно говорит.
Вечером, когда Лена с семьей ушла, Максим остался помочь с посудой.
— Мам, можно вопрос?
— Конечно.
— Та квартира… бабушкина. Вы продали?
Тамара Ивановна замерла с тарелкой в руках.
— Нет. Сдаем.
— И деньги?
— Пополам с Леной. Как бабушка завещала.
Максим кивнул.
— Правильно.
— Максим, если тебе нужны деньги…
— Не нужны. Я просто… хотел знать, что все по-честному.
Она поставила тарелку в сушилку.
— Знаешь, я много думала эти пять лет. О той ссоре. Может, мы были неправы. Может, надо было по-другому поделить.
— Нет, мам. Вы все правильно сделали. Это я был идиот. Решил, что мне все должны. Что я старший сын, значит, больше положено.
— Ты просто обиделся.
— Я зажрался. Думал, что самый умный. Что диплом красный получил, значит, особенный. А жизнь показала — я никто. Без вас никто.
— Не говори так.
— Мам, это правда. Эти пять лет… Я понял много. Что гордость — это глупость. Что семья важнее денег. Что я потерял самое ценное из-за какой-то квартиры.
Тамара Ивановна обняла сына.
— Ты не потерял. Мы здесь. Мы ждали.
— Я не заслуживаю.
— Заслуживаешь. Ты мой сын. Этого достаточно.
Через месяц Максим потерял работу. Стройку заморозили, рабочих распустили.
— Найду другую, — сказал он матери по телефону.
— Приезжай домой.
— Мам…
— Максим, хватит. Приезжай домой. Будешь искать работу отсюда.
— Я подумаю.
Через неделю позвонил Петр.
— Собирайся. Приеду завтра, помогу вещи перевезти.
— Пап, я не просил.
— А я не спрашиваю. Жди завтра в десять.
Вещей оказалось немного. Два чемодана одежды, коробка книг, ноутбук. Пять лет жизни уместились в багажник старых Жигулей.
Комната встретила его той же афишей на стене, теми же учебниками на полках. Будто он и не уезжал.
— Мам, спасибо.
— За что?
— За то, что сохранили все.
— А куда бы мы дели? Это твоя комната.
Вечером собрались все. Лена с мужем и Егоркой, родители, Максим. Тамара Ивановна накрыла праздничный стол.
— За возвращение! — поднял рюмку Петр.
— За семью! — добавила Лена.
Максим смотрел на них всех и не мог поверить. Пять лет злости, обид, гордости — и вот он снова здесь. Дома.
— Я нашел работу, — сказал он вдруг. — Инженером. Младшим, но все же.
— Когда? — ахнула мать.
— Вчера собеседование было. Сегодня позвонили, взяли.
— Почему не сказал?
— Хотел сюрпризом.
Тамара Ивановна расплакалась. Петр обнял её.
— Ну что ты, мать. Радоваться надо.
— Я и радуюсь. От радости плачу.
Егорка залез к Максиму на колени.
— Дядя Максим, ты теперь насовсем дома?
Максим посмотрел на родных. На мать с заплаканными глазами. На отца с его сдержанной улыбкой. На сестру, которая простила его молча. На племянника, для которого он всегда был и будет любимым дядей.
— Насовсем, малыш. Теперь насовсем.