Элеонора стояла перед зеркалом в своей тихой квартире, и отражение отвечало ей незнакомым, уставшим взглядом. Сегодня был вечер встречи выпускников. Не просто встреча, а целая веха — сорок лет. Целая жизнь, отделявшая ее, пятидесятисемилетнюю женщину с сединой в некогда иссиня-черных волосах, от той самой девочки-отличницы с горящими глазами и косой до пояса.
«Ну что ж ты, старая стала, — беззвучно шептали ее губы, а пальцы с нежностью, смешанной с брезгливостью, провели по вискам. — Кожа уже не та, глаза потухли, не блестят, как на последнем звонке. И волосы… Выцвели, истончились, словно жизнь из них всю силу высосала». Она потянулась к дорогой, купленной специально к этому вечеру баночке крема, делая круговые, успокаивающие движения. Ритуал самоубеждения.
Но потом она откинула плечи, вдохнула полной грудью и улыбнулась своему отражению, заставляя глаза блеснуть хотя бы намеренно. «Нет, Эля, еще огонь внутри есть. Да, формы поплыли, тело стало другим, мягким, материнским, но в этом есть своя прелесть. И платье сидит отлично». Новое, цвета спелой сливы, оно струилось по фигуре, скрывая то, что хотелось скрыть, и подчеркивая остатки былого изящества. Макияж — легкий, почти незаметный, лишь тушь, чтобы ресницы не терялись, и помада нежного розового оттенка. Куда уж сейчас яркими красками мазаться? Возраст есть возраст.
С последним, ободряющим кивком самой себе она вышла из квартиры, и дверь захлопнулась за ней с тихим щелчком, будто запечатывая ее обыденную, одинокую жизнь на ключ.
Зал ресторана гудел, как растревоженный улей, наполненный голосами, смехом, звоном бокалов и музыкой, пробивавшейся сквозь общий гул. Их, десятый «Б», собралось почти полностью, и это была заслуга их классной руководительницы, Нины Николаевны, седой как лунь, но все такой же энергичной женщины, которая сумела когда-то сплотить их в единую, дружную семью. А вот из параллельного «А» — горстка, человек пять, не больше.
Элеонора скользила взглядом по лицам, пытаясь угадать в этих морщинистых, обвисших чертах знакомые черточки юности. Вот толстый, лысеющий мужчина — неужели это худущий, вечно голодный Коля, гонявший на мотоцикле? А эта изящная, стильная дама с идеальной стрижкой — скромница-зубрила Галя? Жизнь кого-то отутюжила, кого-то искалечила, а кого-то, казалось, и не тронула вовсе.
Сердце Элеоноры сжалось от тихой, привычной боли. Рядом с ней должен был сидеть Андрей. Ее Андрей. Ее муж, ее одноклассник, ее любовь. Но его не было уже три года. Остановилось сердце. Слишком много работал, слишком много переживал. Она осталась одна в их большой квартире, заставленной воспоминаниями.
Ее мысли невольно вернулись к их школьным годам. К Вере. Верочке Степановой, которая с собачьей преданностью следовала по пятам за Андреем. Все тогда подсмеивались над его мучениями, над ее навязчивой, слепой влюбленностью. Андрей был слишком добр, чтобы грубо оттолкнуть, слишком мягок. И был тот злополучный поход на майские праздники, после которого Андрей вернулся замкнутым и странным. Никто ничего не знал. Тайна, похороненная в палатке и в молодом майском лесу.
После школы пути разошлись. Элеонора и Андрей неожиданно оказались в одном институте в большом городе. И там, вдали от дома, от назойливых глаз, они вдруг обнаружили друг в друге родственные души. Андрей раскрылся — он оказался не просто симпатичным парнем, а надежным, умным, порядочным. Он помогал ей с учебой, провожал, смотрел на нее такими глазами, что она таяла внутри. Они поженились сразу после получения дипломов и остались в городе, строить новую жизнь. На малую родину возвращаться не хотели — слишком многое там напоминало о бедности и одиночестве. Оба были из небогатых, неполных семей.
Андрей иногда ездил в командировки на завод в их городок. Родителей у него не было, лишь давно умершая бабушка. Элеонора никогда не стремилась поехать с ним — ее мать, вечно болеющая, тоже ушла из жизни, а квартиру она давно продала. Не к кому и не зачем было возвращаться в то прошлое.
Застолье плавно перетекло в танцы. И вот к ней подошел он — Константин. Из того самого, параллельного «А». В школе он был серой мышкой, тихим, незаметным троечником, на которого девочки не обращали внимания. Но время сделало из него мужчину. Солидного, с спокойной уверенностью в движениях, с умным, пронзительным взглядом. Он представился, сказал, что работает в Питере, на крупном автомобильном заводе, руководит цехом.
— Элеонора, ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — его голос был низким и бархатистым. — Я с девятого класса носил в себе образ именно тебя. Девчонки с длинной косой и смехом, который звучал, как самый нежный звонок. Но подойти… ни за что не смог бы. Был слишком нескладным и застенчивым.
Он постоянно приглашал ее танцевать. И под медленную, лиричную музыку, когда ее щека почти касалась его плеча, Элеонора ловила себя на мысли, что впервые за три года одиночества она чувствует себя не одинокой. Она чувствовала себя желанной. Женщиной.
Ближе к концу вечера Константин наклонился к ней:
— Эля, разреши проводить тебя. Годами мечтал об этом. Ты где остановилась?
— В гостинице, через две улицы. Буду рада. А ты? У отца?
— Да, старик еще ого-го. Приезжай завтра в гости к нам. Он будет рад. Когда уезжаешь?
— Завтра вечером, на автобусе.
— Отмени билет. Я еду на машине как раз в твой город по трассе. Подвезу. Доедешь с комфортом.
Элеонора, польщенная и заинтригованная, согласилась без раздумий. Что-то в этом мужчине будило в ней давно забытые, теплые чувства.
На следующий день он забрал ее из гостиницы, и они поехали на окраину городка, к дому его отца, Петра Ильича. Старик, несмотря на свои восемьдесят, был бодр и крепок. Жил один в добротном доме с большим огородом, курами и даже козой. Он души не чаял в сыне и с радостью принял гостью.
Он накрыл стол прямо в саду, под раскидистой яблоней. Константин, оказавшийся мастером на все руки, с легкостью разжег мангал, и вскоре воздух наполнился ароматным дымком жарящегося шашлыка. Было уютно, просто и по-настоящему. Они разговаривали о разном, вспоминали школьные годы, учителей. Петр Ильич с интересом расспрашивал о вчерашнем вечере.
И потом, словно невзначай, спросил, жуя сочный кусок мяса:
— А моя соседка, Вера, была на встрече? Она же с вами училась, Элеонора?
Элеонора насторожилась. Какая-то тень скользнула у нее в душе.
— Вера? Степанова? Да, была. Сидела в сторонке, почти ни с кем не общалась. А что?
— Да так… — старик махнул рукой. — Живет неподалеку. Одна вся жизнь. В молодости, правда, сильно запивала, от тоски, наверное. Сейчас вроде завязала. А сын ее, Пашка, молодец, в отца пошел. Твой одноклассник, Андрей, его навещал постоянно, я видел. Хоть у него и своя семья в другом городе была, а не бросал он их.
Мир замер. Звуки — смех Константина, стрекот кузнечиков, шелест листьев — ушли в полную, оглушительную тишину. Элеонора почувствовала, как земля уходит из-под ног, а внутри все сжимается в тугой, ледяной ком.
— Какой… какой Андрей? — ее собственный голос прозвучал откуда-то издалека, чужим и хриплым.
— Ну Соколов. Андрей Соколов. Отец Павла. Пашка-то на него вылитый. Я его каждый год тут видел, он приезжал, они на машине куда-то уезжали. Он даже на свадьбе у сына был! И я был. Скромно, конечно, но весело. Человек десять-двенадцать было.
Ледяная волна накрыла Элеонору с головой. Она смотрела на Петра Ильича, не в силах вымолвить ни слова. Все пазлы с ужасающей, безжалостной скоростью сложились в единую, чудовищную картину. Командировки. Раз в полгода. Сюда. К сыну. К Вере. Тридцать лет брака. Тридцать лет лжи. Он знал. Он всегда знал. И она, слепая, доверчивая дура, верила ему. Хранила верность памяти о нем. А он… у него была другая семья. Другая жизнь.
Она судорожно полезла в сумочку, дрожащими пальцами отыскала на телефоне архивное фото. Андрей, улыбающийся, с морщинками у глаз. Ее Андрей.
— Это он? — ее голос сорвался на шепот.
Петр Ильич поднес телефон к глазам, присмотрелся и уверенно кивнул:
— Он самый. Отец Павла. Хороший мужик был, жаль, рано ушел.
Константин, видевший, как она побледнела и как дрожат ее руки, бросился к ней, обнял за плечи.
— Элеонора, дыши. Успокойся. Все это в прошлом. Его уже нет, не мучай себя.
Он усадил ее на скамейку, дал глотнуть воды и, глядя ей в глаза, тихо сказал:
— Понимаешь, жизнь — она всегда сложнее, чем кажется. Я вот тоже два года назад узнал, что моя жена, с которой мы прожили двадцать лет, все эти годы изменяла мне с соседом по даче. Друг случайно видео прислал. А я и не ведал. Всё вроде хорошо было. И деньги были, и достаток, и уважение. А она взяла и влюбилась в какого-то алкаша. Теперь они вместе на той самой даче и пропивают все, что я ей оставил. Так что твоя боль — она мне понятна. Мы все носим в душе свои раны.
Но Элеонора почти не слышала его. Она провалилась в черную, липкую пустоту. Вся ее жизнь, все ее воспоминания оказались фальшивкой, карточным домиком, который рухнул от одного неосторожного слова. Она прожила с человеком тридцать лет и не знала его вовсе.
Позже, когда Константин вез ее обратно по трассе, в ее город, в ее пустую квартиру, наполненную призраками лжи, он видел, как она молча смотрела в окно, и по ее щекам катились беззвучные слезы. Ему было до боли ее жаль. Жаль эту красивую, сильную женщину, сломленную жестокой правдой.
Когда вдали показались знакомые огни ее города, он вдруг принял решение. Резкое и окончательное.
— Эля, — сказал он, и его голос прозвучал твердо. — А поехали ко мне? В Питер. Тебе сейчас нельзя одной. Развеешься, город посмотришь. Ты же говорила, дочка у тебя под Питером живет. Навестим их. Поехали? Я не могу тебя одну оставить. Я снова чувствую себя тем мальчишкой, который был влюблен в девочку с косой. Давай махнем туда, где нас никто не знает и где нет этих теней.
Элеонора медленно повернула к нему лицо. В ее глазах стояла боль, растерянность, но где-то глубоко внутри тлела искорка. Искра вызова. Вызова прошлому, боли, одиночеству. Она тряхнула головой, сбрасывая с себя оцепенение, и ее губы тронула первая за этот день настоящая, не вымученная улыбка.
— А знаешь что? Поехали! Что уж теперь? Вот это будет сюрприз для моей дочери!
Константин, сияя от счастья и облегчения, не свернул на съезд к ее городу, а нажал на газ, и мощная машина рванула вперед, на север, к новому горизонту. Он шутил, рассказывал забавные истории с завода, и постепенно Элеонора оттаивала. Ее смех, сначала тихий и неуверенный, становился все громче и звонче. Она смеялась над его шутками, запрокидывая голову, и в этом смехе было освобождение. Она сбрасывала с себя груз прошлого, как змея старую кожу. Впереди была дорога. И человек, который смотрел на нее так, как она того заслуживала — как на единственную.
Прошло пять лет. Пять лет, наполненных новым светом, новыми путешествиями, новым чувством, теплым и надежным, как крепкая рука Константина в ее руке. Они часто навещают своих детей и внуков — и его, и ее, создав большую, шумную, настоящую семью. И иногда, сидя вечерами на террасе своего дома под Петербургом, они вспоминают тот вечер встречи. Тот страшный, болезненный разговор с Петром Ильичом. И понимают, что самая горькая правда той ночи стала тем самым катализатором, той точкой отсчета, что подарила им этот шанс. Шанс на счастье, который они могли бы упустить, не решись они тогда повернуть руль и умчать прочь от призраков прошлого — в новую, общую жизнь. Это и есть судьба — странная, непредсказуемая, порой жестокая, но всегда ведущая тебя туда, где ты должен оказаться.