Елене исполнилось двадцать три. Веха, которую в их небольшом провинциальном городке считали рубежом между беззаботной юностью и оседлой, обустроенной жизнью. Подруги, соседки, тетушки на рынке — все как один считали своим долгом осведомиться о женихах и, вздыхая, намекнуть, что пора бы, мол, о серьезном подумывать, а то век в девках останешься. Елена лишь отмахивалась, и в глазах ее вспыхивали озорные искорки.
— Я выйду замуж только за сироту! — объявляла она с вызывающей улыбкой, видя округлившиеся от изумления глаза собеседниц. — Чистой воды сироту. Чтобы ни свекрови на горизонте, ни свёкра. Чтобы никто не качал права, не вздыхал укоризненно над моим борщом и не намекал, что его сын достоин принцессы диадемной. Чтоб мы были друг у друга единственной и полновластной семьей.
Ее отфутболивали, называли фантазеркой и наивной дурочкой. Говорили, что таких, как она хочет, днем с огнем не сыщешь, а если и сыщешь, то это наверняка будет человек с тяжелым прошлым: либо вдовец, загруженный памятью о первой жене, либо разведенный, опутанный бывшими призраками и алиментами.
Но Елена стояла на своем. Она не торопилась. Ей было уютно и светло в родительском доме, где пахло свежим хлебом и яблочным вареньем. Где старший брат Виктор, такой же необузданный мечтатель и холостяк, как она сама, вечерами читал вслух Жюля Верна, а отец под аккомпанемент маминой вязальной спицы наигрывал на гармошке старинные мелодии. Она окончила медицинское училище и с упоением работала в хирургическом отделении, где ее ценили за золотые руки и бездонное сострадание.
Жили они, правда, непросто — в старом, продуваемом всеми ветрами деревянном доме, где воду приходилось носить ведрами с колонки, а удобства, как встарь, находились во дворе. Но так жили тогда многие, и это не считалось трагедией, а скорее — общей, привычной данностью.
Дело происходило в середине восьмидесятых, в ту удивительную эпоху, когда мир пахнул нафталином и надеждой одновременно, когда квартиры не покупали, а получали по очереди, как манну небесную, как пропуск в новую, благоустроенную жизнь.
И вот чудо свершилось. Очередь на отцовском заводе подошла, и семье дали не просто квартиру, а целый коттедж в новом микрорайоне, выстроенном для рабочих. Дом на одного хозяина! С центральным отоплением, газом, горячей водой и собственным санузлом под крышей. Это было счастье, граничащее с научной фантастикой.
Переехали сразу после Нового года, в самый разгар суровой, снежной зимы. Новогодних каникул тогда не было, и на полноценное новоселье сил и времени не оставалось. Решили отметить на Старый Новый год, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое января, выпавшую на выходные.
В тот самый вечер Елена вернулась с работы мертво уставшей. Дежурство выпало адское: пришлось отработать за себя и за свалившуюся с температурой напарницу. Город накрыла волна коварного, цепкого гриппа, палаты были забиты, наркотизаторы шипели без перерыва, а ноги от беготни гудели и не слушались. Она еле дошла до своего нового, еще пахнущего свежей краской и древесиной дома, едва поздоровалась с родителями, которые хлопотали на кухне, и, не раздеваясь, рухнула на кровать в своей комнате. Сон сморил ее мгновенно, как темная, теплая, бездонная волна.
Ей показалось, что прошла всего пара минут, как ее вырвал из объятий забытья настойчивый, нетерпеливый стук в дверь. В доме было тихо — родители, видимо, еще не вернулись из гастронома с последними покупками к празднику. Виктор, наверное, забыл ключи, решила она, с трудом отлепляя голову от подушки.
За окном уже царила кромешная, зимняя, северная тьма. Стук повторился, более настойчивый, и к нему присоединилось невнятное, пьяное бормотание за дверью.
«Ну, Виктор, допился до звериного состояния», — с раздражением подумала Елена, натягивая халат. Она была слишком измотана, чтобы сердиться по-настоящему. Просто хотелось одного — чтобы все поскорее угомонились и она могла снова заснуть.
Не глядя, на ощупь щелкнула замком и отворила дверь, пропуская в темноту прихожей неясную мужскую фигуру.
— Иди в дальнюю комнату, там кровать собрана, — буркнула она сквозь сон, даже не всматриваясь в гостя. — Вырубайся.
Она тут же побрела обратно в свою спальню, снова нырнула в подушки и провалилась в безмятежный, глухой сон.
Окончательно ее разбудили уже голоса и аппетитные запахи, доносившиеся с кухни. Елена умылась, привела себя в порядок и вышла в общую комнату. Там уже вовсю хозяйничала мать, а Виктор, свежий, бодрый и абсолютно трезвый, нарезал хлеб и расставлял тарелки.
«Как он быстро отоспался и пришел в себя», — с удивлением подумала она.
Вскоре начали съезжаться гости — родня, коллеги, друзья и соседи из старого дома, ставшие за долгие годы почти родней. Набралось человек двадцать. Три стола составили в одну длинную линию, застелили белоснежной скатертью, заставили тарелками с салатами, холодцом, запеченными курочками. Воздух гудел от смеха, воспоминаний и предвкушения праздника.
Было без пяти минут полночь. Отец встал, чтобы произнести первый, главный тост за новое гнездо, за счастье, за будущее. Он уже поднял свой знаменитый хрустальный бокал, как вдруг скрипнула дверь в дальней комнате.
На пороге стоял он. Высокий, очень смущенный, с взъерошенными темными волосами и заспанным, румяным от сна лицом. На нем были только семейные трусы в крупный синий горошек, которые отчаянно кричали на фоне всеобщей праздничной нарядности.
В комнате на секунду повисла ошеломленная тишина, которую нарушил чей-то сдавленный смех и шутка:
— А вот и Дед Мороз явился! Прямиком с северного полюса!
Незнакомец замер, растерянно водя по собравшимся широко раскрытыми, испуганными, невероятно голубыми глазами.
— Лена! Это еще кто?! — ахнула мать, инстинктивно хватаясь за сердце.
— Я… я не знаю, — чистосердечно выдохнула Елена, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
— Ты кто такой? Откуда здесь взялся? — грозно, по-старшебратски, шагнул к нему Виктор.
Фигура в горошковых трусах смущенно поежилась.
— Алексей… — пролепетал он. — Я… я был у друга. У него сегодня новоселье. Ну, мы… начали отмечать немного раньше времени. Потом пошли еще за добавкой… Я, вообще-то, редко пью, совсем чуть-чуть, но видимо, сработало с непривычки, да и устал сильно за неделю. Я друга где-то потерял… Пошел обратно к нему. Постучал… Мне открыли… Девушка какая-то… сказала идти в дальнюю комнату, мол, там кровать готова. Я и пошел. Спал. А теперь проснулся и… вышел. — Он запнулся и беспомощно развел руками. — Дома-то все на одно лицо… И темно было. Я, наверное, просто ошибся домом. Одежду мою, наверное, в прихожей… Я сейчас оденусь и сразу уйду. Простите великодушно!
Он был настолько искренним, так comically и трогательно беспомощным в своих нелепых трусиках, что гнев и недоумение собравшихся начали медленно таять, уступая место любопытству и даже жалости.
— Да куда же ты пойдешь? — первым опомнился отец Елены. — Автобусы уже не ходят. Такси в нашем районе ночью не сыщешь. Дом друга твоего впотьмах тоже не найдешь. Оставайся уж до утра. Иди, приведи себя в порядок и проходи к столу. Места хватит на всех.
Когда Алексей вернулся, умытый, причесанный и одетый в скромные, но чистые вещи Виктора, он выглядел совсем иначе — приятным, скромным, немного угловатым парнем. От предложения выпить он наотрез отказался, объяснив, что с него на вечер хватит. Он с благодарностью налил себе крепкого горячего чаю и с таким видным удовольствием принялся за еду, что мама Елены тут же начала подкладывать ему добавку.
— Мы у друга пили почти без закуски, — сконфуженно объяснил он. — Я, честно говоря, сильно проголодался.
Так, под смех гостей и звон бокалов, Елена познакомилась с Алексеем. И самое невероятное — сработала ее собственная, данная себе же установка. Алексей оказался круглым сиротой. Полностью. Абсолютно.
Он воспитывался в детском доме. Родителей своих не знал вовсе — мать, совсем юная, подкинула его в Дом малютки. Даже дата его рождения в документах была приблизительной, а фамилию — Сиротин — ему дали по реестру, как сотням других таких же ничьих детей.
Судьба, услышав ее несерьезные, брошенные в ветер слова, подкинула ей ее же идеал — в самом нелепом, невероятном и трогательном обличье, в виде новогоднего подарка в семейных трусах.
Прошло почти сорок лет. Они до сих пор вместе. Вырастили двоих замечательных детей. Теперь у них уже трое внуков и маленькая, любимая до безумия внучка. Из Алексея получился мужчина редкой породы — заботливый, верный, надежный муж, прекрасный оте и дед, который души не чает в своем шумном потомстве.
Иногда, сидя зимними вечерами у камина в том самом коттедже, они вспоминают ту самую ночь. И Елена смотрит на своего седовласого, умудренного жизнью Алексея и думает о том, как причудливо и мудро иногда складывается жизнь. Как случайная шутка, оброненная в сердцах, может стать пророчеством. Как одна-единственная ошибка, неверный поворот в темноте, могут привести не туда, куда ты планировал, а именно туда, где ты по-настоящему нужен. Туда, где тебя ждали, даже не зная об этом.
И по коже бегут мурашки — не от холода, а от осознания невероятной, мистической, прекрасной правды жизни: самые важные встречи иногда происходят в самых нелепых пижамах. И настоящая любовь может постучаться в твою дверь в самый неподходящий момент, чтобы остаться навсегда.