Десять лет. Десять долгих, изматывающих лет, полных надежд, слёз, неудач и тяжёлых испытаний прошли у Ульяны и Евгения Дмитриевых до того момента, когда они услышали первый крик своего сына. Этот звук стал для них словно откровение — он заполнил пустоту их сердец, оживил стены их скромной квартиры в старой пятиэтажке, где раньше было слишком тихо, слишком пусто и слишком одиноко. Комната, которая казалась огромной и чужой без ребёнка, теперь дышала по-новому — с каждым его вздохом, каждым писком, каждым бессвязным лепетом. Это был не просто ребёнок. Это была победа. Их маленькая, но такая значимая победа над болью, бесплодием и временем, которое, казалось, не давало им шанса стать родителями.
После выписки из роддома они чувствовали себя на седьмом небе — как будто мир вокруг стал ярче, а воздух — вкуснее. Они были счастливы. Но вместе с этим счастьем пришла и тревога: кто поможет им справиться с этой новой жизнью? Как быть теми, кем должен быть настоящий родитель? Именно тогда, как будто почувствовав момент, в их дом ворвалась Наталья Романовна — мать Жени, женщина, для которой «быть рядом» всегда означало «брать всё под контроль».
– Ну, показывайте моего принца! – воскликнула она, едва переступив порог. В руках — сумка с детскими вещами, в глазах — уверенность, что только она знает, как правильно воспитывать детей. – Бабушка пришла нянчиться!
Ульяна, бледная, истощённая после родов, но светящаяся изнутри счастьем, мягко, но твёрдо преградила ей путь. Она знала, что за этим последует — советы, замечания, критика. А сейчас ей нужно было быть с Алёшей. Только с ним.
– Наталья Романовна, спасибо, конечно, но… мне нужно самой. Сейчас это важно. Пожалуйста, дайте нам время освоиться.
На лице свекрови мелькнуло недовольство. Не то чтобы она ожидала другого — с самого начала невестка показалась ей слишком мнительной, слишком эмоциональной. Но такое явное отстранение? Это было уже неуважением.
– Что значит «сама»? – Наталья Романовна саркастически хмыкнула. – Ты же вся дрожишь, Уля. У тебя сил нет. Я же опытная, вырастила Женю! Дай мне внука, я покачаю, песенку спою…
– Нет, – голос Ульяны дрогнул, но оставался твёрдым. Интуиция матери, обострённая годами ожидания, кричала ей: «Только ты. Только ты можешь быть рядом». Она инстинктивно прикрыла собой кроватку, где спал её сын.
Женя, стоявший чуть в стороне, наблюдал за происходящим с видом человека, которому хочется сбежать. Он понимал жену, но также помнил, как мама всегда решала всё сама, и противостоять ей — задача почти невозможная.
– Мам, дай Уле освоиться. Она же только приехала. Вот окрепнет, тогда… Вон, пелёнки, может, поможешь разобрать?
Наталья Романовна презрительно фыркнула, бросила взгляд на мужа, полный недоумения, и отвернулась. Обида повисла в воздухе, как плотный туман. Она помогала, да — мыла посуду, развешивала бельё, готовила бульон. Но делала это холодно, сухо, с видом жертвы, которую не ценят. Каждый её взгляд в сторону Алеши вызывал у Ульяны приступ тревоги. Её материнский инстинкт был острым, как лезвие. «Это мой ребенок. Только мой».
Прошел месяц. За это время Ульяна немного окрепла, хотя ночи без сна и постоянное напряжение не оставили её. Она решила сходить к врачу, к Марине Сергеевне — женщине, которая вернула ей надежду, когда другие врачи лишь качали головой. Ульяна хотела поблагодарить её лично. Она собрала букет белых роз, коробку конфет, проверила, как одет Алёша, и сказала мужу:
– Схожу быстро. Возьму Алешу с собой — пусть подышит свежим воздухом.
Наталья Романовна, пившая чай на кухне, сразу же вступила:
– Зачем тащить младенца по холоду? Оставь. Я присмотрю.
– Нет-нет! – резко ответила Ульяна, уже натягивая шапку. – Мы вместе. Я ненадолго.
Она не могла объяснить это логично — почему именно сегодня ей нужно быть с Алёшей, почему даже минута без него кажется опасной. Но она чувствовала: он нужен рядом. Она чувствовала: этот день будет важным.
Поликлиника находилась всего в десяти минутах ходьбы. Яркое зимнее солнце слепило глаза, снег искрился, как бриллианты. Ульяна подкатила коляску к входу. Алёша мирно спал, укрытый в пуховый конверт. Его лицо было таким спокойным, что сердце Ульяны переполнялось благодарностью. Она заколебалась: занести коляску внутрь или оставить здесь?
Внутри было душно, много людей, очереди. Она не станет задерживаться — буквально пять минут. Она поправила одеяльце, поцеловала сына в лобик и прошептала:
– Алешенька, родной, мамочка сейчас. Ты же спишь, ангелочек…
Она оставила коляску у входа, подложив под колесо камешек, чтобы не укатилось. Взяв цветы и конфеты, она быстро вошла в поликлинику.
Кабинет Марины Сергеевны был уютным, тёплым, пахнущим травами и кофе. Ульяна благодарила врача, рассказывала о трудностях, о годах ожидания, о каждом шаге пути. Глаза её сияли. Она была счастлива.
Через десять минут она вышла в коридор, все ещё с улыбкой на лице, и направилась к выходу. Эта улыбка замерла, когда она увидела пустую коляску на месте, где оставила её всего несколько минут назад.
– Алеша?! – крик вырвался из груди, такой дикий, такой болезненный, что люди вокруг замерли. – Где мой сын?! Где мой ребёнок?!
Она метнулась в одну сторону, потом обратно, хватала прохожих за рукава, плакала, просила помощи. Ледяная паника сковала горло. Мир померк. Она упала на колени посреди тротуара и зарыдала, повторяя:
– Украли… Пропал… Погиб…
Не чувствуя холода, не слыша вопросов, она сидела на снегу, пока кто-то не помог ей встать. Кто-то позвонил в полицию. Её отвели в поликлинику. Там она опустилась на лавочку, сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу. Темно-каштановые волосы, казалось, начали седеть прямо на глазах. Лицо стало серым, глаза — пустыми. Она не плакала. Она просто теряла рассудок.
И в этот момент зазвонил телефон. На экране — имя: Женя.
– Ульяна? – голос мужа был сдавленным, напряжённым. – Он… Алеша… Он дома.
– Что?! Как?! Кто?! Где?! – закричала она, не веря своим ушам.
– Мама. Мама его принесла. Говорит… – Женя замолчал, сглотнул. – …что хотела тебя проучить. Что ты никого не подпускаешь к ребёнку. Забрала, пока ты была в поликлинике. Принесла только что.
Тишина в трубке была оглушительной. Потом раздался низкий, животный стон, перешедший в рычание. Ульяна выронила телефон. Она не помнила, как выбежала из поликлиники, как бежала через весь город, как ломилась в подъезд, как летела вверх по лестнице. Её двигала ярость, страх, боль — смесь чувств, которые невозможно описать словами.
Когда она ворвалась в квартиру, первой, кого увидела, была Наталья Романовна. Та стояла в прихожей, держа на руках мирно спящего Алеши. На лице свекрови — смесь самооправдания и едва скрытого торжества.
– Ну вот, Ульяна, – начала она, как бы говоря: «Я права». – Теперь понимаешь, что нельзя так не доверять родным? Я же просто хотела…
Она не договорила. Ульяна, как дикий зверь, выхватила сына из рук свекрови и бросила его в руки мужу.
– Вы сумасшедшая! – закричала она, голос срывался на визг. – Вы украли ребёнка из коляски?! Из-за своей больной гордыни?! Вы хоть представляете, что я пережила?!
И прежде чем Наталья Романовна успела что-либо сказать, Ульяна наотмашь ударила её по щеке. Хлестко. Громко. От этого удара свекровь отшатнулась, прижав руку к лицу.
– Вон! – прошипела Ульяна, дрожа от ярости и страха. – Вон из моего дома! И чтобы ноги вашей здесь больше не было! Забудьте наш адрес!
Свекровь смотрела на неё с неподдельным ужасом. Она не ожидала такого. Не считала, что сделала что-то плохое.
– Женя! – обратилась она к сыну, голос дрожал. – Ты же видишь! Она совсем рехнулась!
– Мама… – голос Евгения был тихим и мертвенно-спокойным. – Уходи. Пожалуйста. Сейчас. Уходи.
Он не смотрел на неё. Он смотрел на свою жену, на своего сына. И он понимал: мать перешла черту, которую невозможно простить.
Наталья Романовна молча накинула пальто и вышла. Она не подняла глаз. Она не простилась. Только захлопнувшаяся дверь осталась позади.
– Уля… – начал Евгений, делая шаг к жене.
– Не подходи! – она отшатнулась, как от чужого. – Ты… твоя мать… как она могла… он мог… он мог…
Голос её сорвался. Она снова зарыдала, а затем издала неестественный визг, от которого у мужчины заложило уши. Но он не осуждал её. Он знал — ей нужно выплеснуть эту боль, эту ярость, этот страх.
После этого дня вход в их дом для Натальи Романовны был закрыт навсегда. Пару раз она приходила, звонила, пыталась объяснить, что хотела «научить» невестку доверять семье. Но дверь оставалась закрытой.
– В чём дело, сынок? – искренне недоумевала она по телефону. – Твоя жена должна извиниться передо мной, а ты меня же и выставляешь виноватой! На чьей ты стороне?
Но Евгений, который раньше всегда поддерживал маму, теперь ответил холодно и твёрдо:
– На стороне своей жены. Ты не имела права так поступать. Это жестоко и бесчеловечно.
Он положил трубку. Больше они не разговаривали. Наталья Романовна, раненная и обиженная, заблокировала сына во всех соцсетях.
Она так и не поняла, что сделала не так. Для неё это был «урок», «способ научить». А для Ульяны — это был самый страшный кошмар, который она пережила.