Оглянулась. Помахала. Смеётся. Треплет за плечо какого-то мальчишку. Тоха берет её за руку.
Доча моя. Фая.
С отцом Фаечки мы были недолго. Аристократичная потенциальная свекровь, пророчившая своему единственному сыну блестящую карьеру, в состав которой входил и какой-нибудь династический брак, не могла смириться с его женитьбой на соседской девчонке, выращенной матерью-одиночкой.
Все годы нашей «дружбы» она была обходительна и даже приветлива, видно, рассчитывая, что эти полу-детские отношения дадут её сыну первичные навыки половых отношений и на том всё и закончится. Но когда Фарид заявил о женитьбе, маска милоты сползла и мамаша явила всю свою классовую нетерпимость. Семейство Фарида считалось по тем временам довольно состоятельным. В активах семьи были ресторан и пекарня. Маман услужливо давала большие скидки членам местной администрации, и поэтому, именно в её ресторане женили отпрысков и проводили юбилеи власть имущие города. Все это позволяло хозяйке ресторана относить себя к «элите». Усилить эти позиции должен был и брак красавца сына.
Женитьба на мне никак не входила в её планы, более того – угрожала им. Своего протеста она не скрывала, так как Фарид был характером в отца, добрым, уступчивым и даже где-то слабохарактерным. В семье она была главой и никто ей не противился.
Когда я забеременела, Мама Фарида пришла ко мне и пыталась совестить и уговаривала избавится от ребёнка. Я была дома одна. Открыв дверь, я растерялась и улыбнулась, но та, обмерив меня ледяным взглядом, прошла в зал. В обуви.
Сейчас, вспоминая это, я вижу картину, так напоминающую сцену с любимого всеми фильма «Москва слезам не верит», когда мамаша Рудика пришла в общежитие к Катерине. Эта сцена застыла в моей памяти. Девятнадцатилетняя девочка плачет сидя на диване, а взрослая дама вышагивает по комнате, что-то резко выговаривая.
В этот момент домой вернулась моя Мама. Застав эту картину, она накинулась на гостью и выдворила её за дверь, заявив, что от ребёнка мы избавляться не будем и претензий не имеем. Разъярённая мегера, сыпля проклятия, хлопнула дверью
Бедная моя Мама… Мамуля. Она села рядом со мной и сказала: «Я вырастила тебя одна. Мне было не легко. Но ты лучшее, что со мной случилось. Вот и у тебя теперь есть то, что будет самым лучшим для тебя. Мы вырастим твоё счастье.»
Фарид крутился возле меня, как бы извиняясь за мать. Обещал жениться. Но все оттягивал, оттягивал… и в итоге в роддом не пришёл.
Дочь я назвала Фаей. Как мать Фарида. Думала, что они смягчатся, одумаются и признают её своей. И у нас будет семья.
Но выйдя из роддома я узнала, что Фарид уехал учиться в Москву, а его семья переехала в более респектабельный район.
Когда Фаечке исполнилось 2 года, я вышла замуж.
Дастан души не чаял в падчерице. Строго-настрого запретил всем говорить, что она не родная. Муж работал экспедитором и часто уезжал в командировки. Без него дочь не хотела укладываться спать. Уже подъезжая к дому, он обязательно звонил и просил её к трубке: «Доча, Папа едет». Та, услышав его голос, скакала на пороге как заведенная. «Папа, Папа, Папа…», а потом взбиралась на него и не расцепляла ручонок пока не уснёт.
Через год родился сын.
Я была счастлива. Дастан был добр и трудолюбив. Любил меня и детей. И счастье казалось безбрежным.
Фая показывала большие способности в математике и в седьмом классе мы перевели её в лицей. В новом классе у неё не сложились отношения с одной девочкой. Тоха ( так все звали Толкын) была красавицей и к тому же уже два года выигрывала школьные олимпиады. Гордость класса. А тут моя появилась. И тоже раскрасавица и вся в грамотах.
Женская сущность, уже давшая первые ростки в этих юных созданиях, безошибочно давала им почувствовать в друг друге равных. А равная, в такой замкнутой системе как класс, может быть либо подругой, либо соперницей. Третьего не дано. И развернулся второй сценарий – «Соперница». Преимущество Тохи было налицо – она была там «своя».И вскоре против Фаи был почти весь класс.
Видно было, как тяжело давалось дочке это противостояние. Вечерами, заходя к ней перед сном, я находила её лежащей и смотрящей в потолок. От расспросов она уклонялась. Зато просила рассказать о своём детстве. Я рассказывала, а она всё смотрела в потолок.
Дастан утешал меня: «Дай ей время. Она справится».
Нам беспечно казалось, что, чего-чего, а времени у нас полно.
Однажды позвонил сын и сообщил, что Файке стало плохо и она упала прямо посреди комнаты. Я примчалась домой. К моему приезду все уже улеглось. Фая объявила, что ей уже хорошо и не стоит волноваться. Я успокоилась. С детьми такое бывает в подростковом возрасте, когда тело начинает вытягиваться, а внутренние системы не успевают подрастать и перестраиваться. И происходят сбои. Надо только хорошо питаться и высыпаться…
Третья четверть самая длинная. Ещё эта городская олимпиада. Все весенние каникулы дочь готовилась к ней, старалась. Она хотела обойти Тоху.
Приходя домой, она заваливалась спать, чего раньше не делала.
Но все объяснялось напряженной подготовкой.
Объявили результаты – второе место. Тоха – третье.
Это была победа. Дастан потащил нас в кафе. Весь обед мы болтали, доча в подробностях который раз за эти дни рассказывала про задания. Но вдруг ей стало нехорошо. Мы едва успели заскочить в туалет, её вырвало. Она была бледна.
В тот же день мы попали в инфекционку с подозрением на отравление. Девочке промыли желудок и оставили на ночь.
Наутро я приехала за дочерью. Она лежала под системой и спала. Лечащий врач как-то странно залебезила и потащила меня к зав отделению.
В кабинете заведующего статная женщина в белом халате посмотрела на меня сквозь очки: «Мы думаем, что это не отравление… Но надо сделать анализы… вы должны проявить терпение… ваша поддержка так важна для ребёнка…»
Я ничего толком не поняла.
Через несколько недель нам выставили диагноз – лейкоз…
Мой мир рухнул.
За окном отзвенел май, отшелестели июнь и июль. Мы лечились. Два курса химиотерапии дались нелегко. Из цветущего рослого подростка доча превратилась в худенькую девочку. Бледненькая, она светилась на свету как бумажный листок. Густые каштановые волосы превратились в ржавую безжизненную мочалку. Огромные проплешины светились на макушке.
Я уговорила девочку побриться. Она согласилась. Пристально смотрела она в зеркало на мои манипуляции. Потом, перешагнув через локоны на полу, молча прошла в свою комнату. Бритая, худенькая, в длинной ночной сорочке, она была похожа на бестелесное существо.
Щелкнул замок в её комнате и я услышала тихий плач.
Это было невыносимо.
Но ночам, обнимая меня рыдающую, Дастан говорил: «Будь горой. Сейчас ты – главная. Сможешь ты – сможет и она». В эти дни он много шутил, старался не уезжать на долго.
О, мой родной…
Я взяла отпуск без содержания. Ночевала возле дочери в больнице. Держала за руку во время инъекций…
И ремиссия наступила.
Психолог посоветовала «не лишать девочку социума, не давать ей замыкаться, а, наоборот, продолжать жить. Ходить в школу. Создать доброжелательную атмосферу».
А где взять эту доброжелательную атмосферу? В своре безжалостных подростков? В школе это было не возможно. Но оставлять её дома, в четырёх стенах…
Я не знала что делать.
Я купила дочери форму, новый портфель, но окончательного решения не было.
Я тянула до последнего.
1 сентября позвонила классной руководительнице. Трубку та не взяла, видно зашивалась. Я рванула у школу.
Как раз раз закончилась торжественная линейка и классы расходились по кабинетам на урок знаний. Я оттащила классную в сторонку и объявила, что мы, наверно, пойдём… что нам надо бы пойти… что очень надо пойти… она слушала молча, кивала.
Когда я уже шагала к воротам, меня кто-то окликнул: «Вы – мама Фаи?» Обернувшись я увидела группу ребят. Красивая девочка выдвинулась вперёд: «Она придёт на занятия?»
Ком подкатил к горлу. В висках стучало – это просто дети. Но мне так хотелось, что бы кто-то был виноват…
Все эти месяцы я мысленно ругалась с Фаридом, с его матерью. Что произошло с моей девочкой? Может обида беременной брошенной мамы затаилась в крови малышки? Или предательство отца и проклятие бабушки решили извести эту ненужную им юную жизнь?
А теперь «злые» дети стояли передо мной – такие красивые, такие здоровые… Отчаяние и бессилие охватили меня.
Не владея собой, я закричала: «Я не знаю, не знаю… вы никогда этого не поймёте. Потому что вы жестокие… потому что у неё нет сил …потому что она боится идти к вам … потому что она лысая…». Захлебываясь от слез я побежала домой.
Утром раздался звонок в дверь. Я открыла…
На площадке стояла дюжина бритых наголо мальчишек и девчонок: «Мы за Фаей». Скрипнула дверь дочкиной комнаты. Я оглянулась. Огромные глаза дочери светились.
«Мы будем ждать тебя у подъезда, выходи», – сказала Тоха и две дюжины ног побежали вниз по лестнице.
Фая надела новую форму и вышла вслед за ними.
И вот я стою и смотрю им вслед. Доча моя, Фая.
Дастан подошёл, встал рядом и взял за руку.
Ватага подростков уже давно скрылась в конце улицы, а мы все стоиииим. Где-то в недрах грудной клетки появилась тепло.
Это почти забытое чувство счастья возвращается.
Конец.
Ассия Нурмуханова
