Марк услышал этот голос и инстинктивно сжал пальцы на мобильном устройстве. Он только что переступил порог собственного жилища, сбросил тяжелую сумку и мечтал о тихом вечере, о спокойном разговоре с супругой, о простой человеческой радости — никуда не торопиться. Но жизнь, как это часто бывало, внесла свои безжалостные коррективы.
— Марк, это твоя мать. Ты должен приехать. Сейчас же. Мне нужны банки.
Голос Лидии Петровны в телефонной трубке был абсолютно ровным, в нем не было ни капли просьбы. Он исключал возможность отказа, не допускал даже тени возражений. Это был тот самый, до боли знакомый с детства, властный и стальной тон, который заставлял Марка внутренне сжиматься. Он медленно прикрыл веки, провел ладонью по лицу, пытаясь сохранить хрупкие остатки душевного равновесия. Его плечи, только что расслабленные после изматывающего трудового дня, вновь стали жесткими и напряженными, словно на него надели невидимый тяжелый панцирь.
— Мама, здравствуй. Сейчас уже довольно поздно, я только что вернулся с работы. О каких банках идет речь? Мы можем решить этот вопрос завтра, — он старался говорить максимально ровно, без единой нотки раздражения, прекрасно зная, что любая попытка сопротивления будет немедленно использована против него самого.
Виктория, которая сидела в уютном кресле напротив с раскрытой книгой, инстинктивно опустила глаза на страницы. Она не слышала конкретных слов своей свекрови, но этот особенный, леденящий душу тон она узнавала безошибочно по реакции супруга. Этот тон всегда означал одно — их мирный, спокойный вечер безвозвратно испорчен. Сейчас начнется эта изматывающая, вытягивающая все душевные силы манипуляция, неприятная и навязчивая, как непрекращающаяся зубная боль.
— Какие еще завтра? Пустые стеклянные емкости, которые уже много месяцев занимают место на вашем балконе! Я приняла решение заняться домашними заготовками именно сегодня, а Кристина чувствует себя не очень хорошо, ей не до походов в магазин, — пропела в трубку Лидия Петровна. — Лежит, бедный ребенок, совсем без сил. А ты что, очень устал? У родной матери не найдется возможности помочь? Я же не требую от тебя перемещать горы.
Марк молчал. Он уставился в одну точку на стене, и Виктория ясно видела, как на его лбу залегла глубокая, горькая складка. Он снова был пойман в эту безвыходную ловушку. Отказать — значит немедленно выслушать получасовую пространную лекцию о собственной черствости, бездушии и полной неблагодарности. Согласиться — значит сорваться с места и ехать через весь огромный город из-за внезапной прихоти, которая, с огромной долей вероятности, была лишь очередной проверкой границ его покорности. Фраза «Кристина плохо себя чувствует» была тем самым козырным тузом, который Лидия Петровна всегда доставала из рукава в самый нужный для себя момент. Тридцатилетняя Кристина, физически совершенно здоровая, всегда внезапно «чувствовала себя неважно», когда вставал вопрос о поиске работы, помощи по домашнему хозяйству или простом походе в ближайший магазин за продуктами.
Виктория увидела, как ее супруг открыл рот, чтобы попытаться что-то возразить, и сразу поняла — это абсолютно бесполезно. Гораздо проще было бы самой потратить на эту поездку тридцать минут, чем потом несколько часов наблюдать за мужем, который выглядел бы выжатым, как бесполезный лимон. Она приняла твердое решение, отложила книгу в сторону и решительно поднялась с кресла.
— Я сама поеду, — произнесла она тихо, но так, чтобы Марк обязательно ее услышал.
Марк посмотрел на нее с странной смесью бесконечной благодарности и тяжелого, гнетущего чувства вины. Он прикрыл ладонью микрофон телефона.
— Вика, не стоит. Я сам справлюсь…
— Останься, пожалуйста, дома, — мягко, но непреклонно сказала она. — Я справлюсь с этим намного быстрее.
Она подошла к нему, взяла из его ослабевших пальцев телефон и поднесла аппарат к своему уху. Ее голос стал нарочито вежливым, почти что сладким.
— Лидия Петровна, добрый вечер. Марк очень сильно устал после работы, я сейчас соберу все необходимые банки и привезу их вам в течение ближайшего получаса.
В телефонной трубке на секунду воцарилась полная, оглушительная тишина. Свекровь явно не ожидала такого неожиданного поворота событий. Вся ее тщательно выстроенная игра была рассчитана исключительно на родного сына.
— Ах, Виктория… Что же, привозите, раз уж так получилось, — наконец процедила она сквозь зубы, не сумев полностью скрыть свое явное разочарование.
На балконе, в самом дальнем углу, действительно стояла старая картонная коробка, доверху наполненная пыльными трехлитровыми стеклянными баллонами. Это был настоящий пережиток давно ушедшего прошлого, от которого они все никак не могли избавиться. Виктория с легким чувством брезгливости подняла эту коробку. Стекло глухо и зловеще звякнуло. Она несла этот ящик, словно символ всех тех бесчисленных обязательств своего супруга, от которых он не в силах был освободиться. Тяжелых, абсолютно пустых и не приносящих никакой практической пользы.
Дом ее свекрови встретил ее привычным, спертым запахом старой, пропитавшейся временем мебели и чем-то кислым, доносящимся с кухни. Тусклый, едва горящий свет единственной лампочки в подъезде делал обшарпанные, давно не видевшие ремонта стены еще более унылыми и безрадостными. Виктория нажала кнопку звонка. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем за дверью послышались неспешные, шаркающие шаги. Дверь открыла сама Лидия Петровна, и Виктория, переступив через порог, с первого взгляда поняла, что ее втянули в заранее подготовленную и тщательно срежиссированную театральную постановку.
Картина, которая предстала перед ее глазами, была настолько предсказуемой и знакомой, что не вызывала абсолютно никаких эмоций, кроме старого, глухого и застарелого раздражения. В гостиной, залитой холодным синим светом от огромного плазменного телевизора, с которого неслось какое-то крикливое ток-шоу, в глубоком мягком кресле развалилась Кристина. «Лежащая пластом и обессиленная бедняжка» увлеченно скроллила ленту социальных сетей на своем смартфоне, яркий экран которого отбрасывал на ее лицо мертвенно-бледные, неприятные отсветы. На столике рядом с ней стояла наполовину опустошенная кружка с чаем и лежала тарелка с крошками от съеденного печенья. Больной или обессиленной она не выглядела нисколько. Она выглядела ровно так, как выглядела всегда — скучающей, абсолютно праздной и погруженной в собственные мысли.
Лидия Петровна, стоявшая в позе настоящей хозяйки медной горы, смерила принесенную коробку с банками тяжелым, оценивающим взглядом.
— Ну наконец-то. Оставь это все здесь, на полу, — она небрежно махнула рукой в сторону коридора. — Постарайся ничего не разбить и не поцарапать.
Виктория молча и очень аккуратно поставила тяжелую картонную коробку на старый, потертый линолеум. Она уже мысленно собралась развернуться и уйти, бросив на прощание стандартное, ни к чему не обязывающее «всего хорошего», но ее свекровь, судя по всему, имела на этот вечер совершенно другие планы. Она не сдвинулась с места, продолжая преграждать Виктории путь к желанному выходу.
— Раз уж приехала, не стой в дверях как чужой человек, — начала она тем самым начальственным тоном, который использовала исключительно с теми, кого считала ниже себя по социальному статусу. — Ты же не можешь не видеть, каким слоем пыли тут все покрыто, Кристина приболела, а у меня старая боль в спине снова обострилась. Протри-ка быстренько этот комод, а потом заодно и полы в коридоре приведи в порядок, пока я занимаюсь своими делами. Ты ведь наследила тут со своей коробкой.
Кристина в кресле оторвалась от экрана своего телефона и, услышав эти слова, не смогла сдержать короткой, ехидной ухмылки. Она даже приподнялась немного, чтобы получить более удобный обзор и не пропустить предстоящее унижение невестки. Это было их излюбленное совместное развлечение: общими усилиями загонять жену брата в безвыходный угол, а потом с удовольствием жаловаться ему же на то, какая она неучтивая, ленивая и неблагодарная.
Виктория медленно, очень медленно выпрямила спину. Она перевела свой взгляд с толстого слоя пыли на темной полировке старого комода на самодовольное, довольное лицо золовки, и наконец, остановила свой взор на свекрови. Внутри нее что-то щелкнуло. Не со звонким звуком разбитого стекла, а с глухим, окончательным и бесповоротным звуком перерубленного каната, который слишком долго удерживал ее на короткой привязи показной вежливости и ложного уважения. Она посмотрела Лидии Петровне прямо в глаза, и ее собственный голос, когда она начала говорить, был на удивление спокойным, четким и ясным, без единой нотки дрожи или неуверенности.
— А я к вам в домработницы не нанималась, уважаемая Лидия Петровна! У вас есть взрослая, самостоятельная дочь, которая проживает с вами на одной жилплощади, вот пусть она и занимается наведением чистоты и порядка в вашей квартире! А я — законная супруга вашего сына, и у нас с Марком есть свой собственный дом и своя отдельная семья! На этом наш разговор считаю оконченным!
На несколько долгих секунд в квартире воцарилась неестественная, гробовая тишина, даже голоса дикторов с телевизора, казалось, внезапно смолкли. Ухмылка на лице Кристины застыла, а потом медленно сползла, сменившись выражением искреннего, неподдельного изумления и возмущения. Лидия Петровна, от такой неслыханной, невероятной дерзости, полностью потеряла дар речи. Ее лицо стало багрово-красным, а рот беззвучно открывался и закрывался, словно у выброшенной волной на песчаный берег рыбы. Когда же дар речи наконец вернулся к ней, ее голос сорвался на неприятный, пронзительный визг.
— Да как ты посмела… Да ты что себе позволяешь, наглая особа?! В моем собственном доме указывать мне что делать?! Да я сейчас же позвоню Марку, и он немедленно с тобой разведется! Он вышвырнет тебя на улицу, как никчемную, шелудивую дворовую собаку!
— Вы действительно в это верите? — спокойно, почти с легким любопытством поинтересовалась Виктория.
Она, не отводя своего спокойного взгляда от искаженного гримасой чистой ярости лица свекрови, достала из кармана джинсов свой собственный смартфон. Быстро пролистала список контактов, нашла номер под именем «Мой муж» и нажала кнопку вызова. Лидия Петровна мгновенно замолчала, с явным недоумением глядя на ее действия. Виктория включила функцию громкой связи, чтобы все присутствующие в комнате могли слышать обе стороны разговора.
— Марк, привет, — сказала она в телефон ровным, абсолютно спокойным голосом. — Твоя мама в данный момент требует, чтобы я немедленно помыла у них в квартире полы и вытерла пыль со всех поверхностей. Она утверждает, что в противном случае ты немедленно со мной разведешься. Ты можешь это подтвердить?
В трубке повисла короткая, но невероятно выразительная пауза. Затем все услышали тяжелый, очень усталый вздох Марка.
— Мама, я хочу поговорить с сестрой. Немедленно.
Лидия Петровна, все еще не веря в реальность происходящего, в полном ступоре протянула телефон своей окаменевшей дочери.
— Кристина, — услышали все трое холодный, стальной голос Марка, — у тебя есть ровно тридцать минут, чтобы привести квартиру нашей матери в идеальный порядок. Если я приеду через полчаса и увижу, что ты продолжаешь бездельничать, а моя супруга выполняет твою работу, я лично выкину весь твой гардероб на ближайшую мусорку. И жить ты будешь исключительно на свои собственные, самостоятельно заработанные средства. Я сказал все, что хотел.
В трубке раздались короткие, отрывистые гудки, сигнализирующие о завершении звонка. Виктория с легкой, вежливой, но абсолютно неискренней улыбкой забрала свой телефон из внезапно ослабевшей руки Кристины. Она кивнула своей полностью ошеломленной свекрови.
— Я, пожалуй, пойду. У вас, судя по всему, намечается большая и очень срочная генеральная уборка.
Дверь за спиной Виктории закрылась с тихим, почти вежливым щелчком, который в наступившей полной тишине прозвучал оглушительнее, чем выстрел из крупнокалиберного ружья. Несколько секунд Лидия Петровна и Кристина просто стояли на своих местах, не в силах пошевелиться, уставившись на эту дверь, словно она была порталом в другую, недоступную для них реальность. Холодный синий свет от экрана телевизора продолжал безразлично плясать по стенам комнаты, выхватывая из полумрака их растерянные, искаженные злобой и бессилием лица.
Первой пришла в себя Кристина. Она очень медленно опустилась обратно в свое кресло, но ее расслабленная, небрежная поза сменилась на напряженную, скованную. Экран ее телефона погас, но она даже не заметила этого.
— Ну что, доигралась в свои игры? — ее голос был тихим, но невероятно ядовитым, словно шипение разъяренной кобры. — Теперь ты полностью довольна ситуацией? Я же тебе постоянно говорила — не трогай ее лишний раз, она не из тех безропотных женщин, которые будут годами молчать и все терпеть.
Лидия Петровна резко, почти механически развернулась к дочери. Ее лицо все еще было багровым от прилива крови. Первоначальный шок постепенно начал сменяться слепой, всепоглощающей яростью, которой срочно требовался выход. И единственным доступным объектом для выплеска этой ярости была ее собственная дочь, которая стояла перед ней.
— А ты помолчи, бессовестная нахлебница! — прошипела она, делая шаг по направлению к креслу. — Ты сидишь здесь целыми днями, не делая абсолютно ничего полезного, даже палец о палец не ударишь для порядка в доме! Это все из-за твоего безответственного поведения и лени! Если бы от тебя был хоть какой-то толк, если бы ты хоть один раз сама убрала за собой посуду, мне бы никогда не пришлось унижаться и просить эту… эту наглую выскочку! Это ты превратила мой дом в настоящий свинарник, а я теперь должна за тобой все убирать?!
— А я тебя не просила звать ее сюда и пытаться унижать! — мгновенно взвилась в ответ Кристина, резко вскакивая со своего кресла. — Это твои личные, больные игры, мама! Тебе доставляет удовольствие сталкивать всех лбами, наблюдать со стороны, как Марк разрывается между нами! Но ты просто не рассчитала, что у него когда-нибудь может закончиться терпение! Теперь он собирается выкинуть на помойку МОИ личные вещи, а не твои старые тряпки!
Они стояли теперь друг напротив друга, эти две женщины, которые на протяжении многих лет составляли единый, сплоченный фронт против всего внешнего мира, и в первую очередь, против Виктории. Но теперь, когда их общий враг нанес свой сокрушительный удар и спокойно удалился с поля боя, их хрупкий союз дал глубокую трещину, обнажая многолетнее, накопившееся взаимное презрение и обиды.
Их ядовитый перепалку прервал резкий, требовательный и очень настойчивый звонок в дверь. Он прозвучал так, будто кто-то давил на кнопку не кончиком пальца, а всей своей ладонью, прикладывая всю свою силу. Они обе замерли на своих местах и переглянулись. В глазах у каждой из них читался один и тот же, неподдельный страх. Лидия Петровна медленно пошла открывать дверь, на ходу пытаясь придать своему лицу привычное, страдальческое выражение жертвы.
На пороге, как и ожидалось, стоял Марк. Он не выглядел злым в привычном, обывательском понимании этого слова. Он не кричал, его лицо не было искажено гримасой гнева. Он был на удивление абсолютно спокоен, и эта ледяная, неестественная рассудительность была в тысячу раз страшнее любой ярости. Его глаза, холодные и темные, как безлунная ночь, медленно обвели взглядом весь коридор, надолго задержались на пыльном комоде, скользнули по застывшей в дверном проеме гостиной сестре и наконец остановились на лице матери. Он не сказал стандартного приветствия. Он вообще не произнес ни единого слова.
Молча, не глядя на них, он прошел мимо обеих женщин, целенаправленно двигаясь вглубь квартиры, прямо в комнату Кристины.
— Маркуша, сыночек, ты должен понять, ты все абсолютно неправильно понял! Эта твоя Виктория… — начала было свое оправдание Лидия Петровна ему в спину, но он даже не обернулся в ее сторону, не удостоил ее взглядом.
Он вошел в комнату сестры — ее святая святых, личную обитель принцессы, которая годами жила исключительно за его счет. Не глядя по сторонам, он подошел к большому гардеробу, рывком распахнул его створки и вытащил с нижней полки несколько больших черных мусорных пакетов для строительного мусора, которые Кристина когда-то купила, но никогда не использовала по их прямому назначению. С деловитой, пугающей методичностью он начал сгребать с вешалок дорогие платья, кофты, брендовые джинсы и без разбора швырять их в открытый мешок.
— Марк, ты что это делаешь?! — взвизгнула Кристина, бросаясь к нему и пытаясь помешать. Она вцепилась в его руку, пытаясь силой остановить этот беспредел. — Это же мои личные вещи! Ты совсем с ума сошел?!
Он посмотрел на нее так, будто она была не родной сестрой, а надоедливым, назойливым насекомым. Одним резким, но точным движением он стряхнул ее цепкие пальцы со своей руки и продолжил свое дело. Второй мешок быстро наполнился коробками с новой, дорогой обувью, третий — дизайнерскими сумками и косметикой с ее туалетного столика.
— Сыночек, немедленно остановись! Что ты вообще творишь?! Это же твоя единственная сестра! У нее же с детства слабое здоровье, сердце пошаливает! — запричитала Лидия Петровна, мелко похлопывая себя руками по бедрам, но благоразумно оставаясь в дверях комнаты.
Марк, набив доверху третий мусорный мешок, крепко завязал его и с глухим, тяжелым стуком бросил на пол. Он медленно выпрямился во весь рост и наконец перевел свой взгляд на них обеих.
— Вы что, правда думали, что так будет продолжаться вечно? — его голос был тихим, но каждое слово было отчетливым и заполняло собой все пространство комнаты. — Вы искренне считали, что я до конца своих дней буду терпеливо оплачивать весь этот бесконечный цирк? Твое, Кристина, патологическое безделье, и твои, мама, вечные манипуляции и игры?
Он сделал один твердый шаг по направлению к сестре, и та невольно, испуганно отступила назад.
— Так вот, Кристина, слушай меня очень внимательно. У тебя есть ровно один день, чтобы найти себе хотя бы какую-нибудь работу — абсолютно любую, мне все равно, хоть посудомойкой в кафе. И ты начинаешь реально помогать нашей матери не на словах, а на деле. Либо же вот эти три мешка поедут вместе с тобой на съемную квартиру. Которую ты будешь оплачивать исключительно из своего кармана. Финансовая поддержка с моей стороны с этого момента прекращается. Ни одного рубля. Больше никогда.
Затем он так же медленно повернулся к своей матери.
— А ты, мама, постарайся привыкнуть к новой реальности. Твой персональный источник финансирования и мальчик на побегушках с сегодняшнего дня официально прекратил свое существование.
Он не стал дожидаться их ответа. Он просто развернулся и твердыми шагами прошел через всю квартиру и вышел за дверь, тихо, почти бесшумно прикрыв ее за собой. В комнате остались стоять две женщины, окруженные развороченным гардеробом и тремя черными, безразличными мешками, которые были похожи на могильные холмы, под которыми была навсегда похоронена их прежняя, такая удобная и комфортная жизнь.
Прошло три долгих, тягучих дня. Три дня абсолютной, оглушительной, непривычной тишины. Телефон Марка молчал, не издавая ни единого звука. Не было привычных жалобных, полных слез звонков от матери, не приходило пассивно-агрессивных сообщений от сестры с настойчивыми просьбами «срочно закинуть денег на карту». В квартире Виктории и Марка воцарилось хрупкое, почти что осязаемое физически спокойствие. Они спокойно ужинали вместе, разговаривали о событиях прошедшего дня, смотрели вечерами любимые фильмы. Они просто жили своей собственной, отдельной жизнью, и эта простая, обычная нормальность казалась им чем-то украденным, чем-то, что у них в любой момент по старой памяти могли попытаться отнять. Марк все это время внутренне оставался напряженным, он постоянно находился в состоянии ожидания. Он знал характер своей матери слишком хорошо, чтобы поверить в то, что она так просто и легко сдаст свои позиции. Это было всего лишь временное, обманчивое затишье перед последней, самой решительной и отчаянной атакой.
И она действительно последовала. В субботу вечером, когда они только-только сели за праздничный ужин, в их дверь раздался настойчивый, требовательный звонок. Это был не короткий, приветливый трезвон гостя, а длинный, непрерывный, полный праведного негодования и гнева гудок. Марк медленно, очень медленно положил на стол свою вилку, перевел взгляд на Викторию, и в его глазах она без труда прочла немой вопрос: «Похоже, это начинается».
Он неспешно пошел открывать дверь. На пороге, как две безмолвные статуи мести и возмездия, стояли Лидия Петровна и Кристина. Они были одеты в свои самые лучшие, нарядные костюмы, словно прибыли на важный трибунал, где они были одновременно и судьями, и главными обвинителями.
— Нам необходимо серьезно поговорить. Сейчас же, — без каких-либо предисловий и приветствий заявила Лидия Петровна, глядя при этом не на сына, а куда-то ему за плечо, прямо на Викторию, сидевшую за праздничным столом.
Марк молча, не говоря ни слова, отступил в сторону, пропуская их внутрь своей квартиры. Он закрыл за ними дверь и остался стоять рядом, прислонившись к ней спиной, словно отрезая им путь к возможному отступлению, которого они, впрочем, судя по всему, даже не искали. Виктория не стала подниматься со своего места, она лишь аккуратно отложила столовые приборы в сторону, внутренне готовясь к неизбежной, громкой сцене.
— Что же, я весь внимание, слушаю вас, — абсолютно спокойно произнес Марк.
Лидия Петровна прошла в самый центр комнаты, Кристина встала рядом с ней, как верный, преданный адъютант, готовый в любой момент поддержать свою командира.
— Мы пришли сюда, чтобы раз и навсегда поставить в наших отношениях жирную точку, Марк, — начала свою речь свекровь, и ее голос заметно звенел от едва сдерживаемой, копившейся годами ярости. — Мы молча терпели это неподобающее отношение слишком долго. С самого того момента, как в твоей жизни появилась… эта особа, — она брезгливо, с явным отвращением кивнула в сторону Виктории, — наша настоящая, кровная семья начала медленно, но верно рушиться. Она целенаправленно настроила тебя против твоей родной матери, против твоей единственной сестры! Она влезла в твою голову, как самый настоящий кукловод, и управляет тобой, как безвольной марионеткой! А ты, ослепленный ее чарами, даже не видишь, что эта ловкая приживалка просто цинично пользуется твоими финансовыми средствами!
— Ты тратишь на нее и ее прихоти абсолютно все, а твоя родная кровь, твоя сестра, вынуждена унизительно просить у тебя деньги на самое необходимое! — немедленно подхватила, словно эстафету, Кристина, ее глаза гневно сверкали. — Она живет в нашей семейной квартире, носит дорогие вещи, которые ты мог бы с легкостью купить мне! Она украла у меня моего же брата!
Они говорили теперь наперебой, постоянно перебивая друг друга, выплескивая наружу все, что годами копилось и вызревало в их душах. Их обвинения были абсурдными и нелепыми, но произносились с такой непоколебимой, почти фанатичной уверенностью в своей правоте, что на мгновение могли бы показаться правдой любому случайному, непредвзятому слушателю. Виктория продолжала молчать, глядя на них без тени ненависти или страха, скорее с чувством отстраненного, научного интереса, как опытный энтомолог разглядывает неприятных, но по-своему уникальных и предсказуемых насекомых.
Марк слушал их молча, не меняясь в лице и не проявляя никаких эмоций. Он дал им возможность полностью выговориться, дойти до самой высшей точки кипения и эмоционального накала. Наконец, Лидия Петровна, полностью выдохшись и испробовав весь свой запас аргументов, сделала один решительный шаг вперед и произнесла то, ради чего они, собственно, и пришли с этим визитом.
— С нас хватит. Мы вынуждены поставить тебе наше окончательное условие. Или эта бессовестная вертихвостка немедленно убирается из нашей семьи и из твоей жизни раз и навсегда, или ты с этого дня нам больше не сын и не брат. Выбирай, Марк, выбирай прямо сейчас. Или мы — твоя кровь, твоя настоящая семья. Или же она.
В комнате повисло тяжелое, давящее напряжение, которое, казалось, можно было потрогать руками. Лидия Петровна и Кристина смотрели на него с немым вызовом, абсолютно уверенные в своей силе, в нерушимости и приоритете кровных уз, в том, что он сейчас же дрогнет, сломается и примет их условия.
Марк медленно, очень медленно отделился от двери, к которой все это время прислонялся. Он подошел вплотную к матери, остановился так близко, что мог бы разглядеть каждую морщинку на ее лице, искаженном злобой и ненавистью. Он посмотрел ей прямо в глаза, и его голос был тихим, ровным и оттого невыносимо жестоким и беспощадным.
— Вы хотите, чтобы я сделал свой окончательный выбор? Что же, отлично. Я выбираю.
Он намеренно сделал небольшую, но очень эффектную паузу, давая им в полной мере насладиться моментом, который они по старой памяти считали своим безоговорочным триумфом.
— Я выбираю свою любимую жену. Я выбираю свой уютный дом. Я выбираю свое душевное спокойствие. Я выбираю, наконец, свою собственную жизнь, в которой больше нет места для вашего болота, полного зависти, злобы и манипуляций. А знаете, почему мой выбор именно такой? Потому что вы — это не семья. Вы — самые настоящие потребители. Вы — как черная дыра, которая годами только забирала мои душевные силы, деньги и личное время. Ты, мама, так заигралась в свои игры, что так и не смогла понять простой вещи — твой сын давно уже вырос и стал самостоятельным мужчиной. А ты, Кристина, так и не захотела повзрослеть сама, предпочитая жить за чужой счет. Сын и брат, который был для вас бездонным кошельком и жилеткой для слез, окончательно умер для вас три дня назад в вашем пыльном коридоре. А тот, кто стоит перед вами сейчас — это чужой для вас человек. Муж Виктории. И только.
Он развернулся на каблуках и твердыми шагами пошел к входной двери, широко распахнув ее настежь.
— Ваш ультиматум мною выслушан и принят к сведению. Отныне вы для меня больше не мать. А ты мне больше не сестра. Пожалуйста, не звоните мне больше. Не приходите в мой дом. Я вас больше не знаю. Финансовая поддержка прекращена навсегда. С этого момента мы чужие люди. Прощайте.
Он не стал смотреть на их лица, на которых шок и непонимание постепенно сменялись холодным ужасом медленного осознания произошедшего. Он просто стоял и молча держал дверь открытой, пока они, спотыкаясь и шатаясь, словно слепые котята, не вышли на пустую лестничную клетку. Затем он так же тихо, без лишнего хлопка, закрыл за ними дверь. Повернул ключ в замке, щелкнув засовом. В квартире наконец воцарилась настоящая, глубокая тишина. Тишина долгожданной свободы и покоя. Он медленно подошел к столу, сел на свое место напротив Виктории и взял ее руку в свою. Они сидели так молча несколько минут, просто глядя друг на друга. Долгая, изматывающая война была окончательно окончена…